На постоялом дворе Туграл Бега.

На постоялом дворе Туграл Бега все в дыму от факелов и пороха… Испуганные вопли трактирщиц и вьючных животных… Собака с оторванной ногой роет лапами землю рядом с мертвым хозяином: наверное, хочет вырыть могилу. В углу под навесом вплотную друг к другу тела погибших в войне за веру моулави. Другие убитые воины повешены на деревьях на заднем дворе. Ночью, когда налетел порыв ветра, их тела начали раскачиваться кругами, до смерти перепугав туземных солдат, которые решили, что мертвецы ожили.

В предвечерних сумерках на постоялом дворе исполнил танец смерти Бхайрав². Потом он сел на своего быка и отправился на другие погосты, чтоб упокоить их мертвых, коснувшись ногами их праха. Если в одном и том же слове поставить огласовку «а», получится «шав», труп. Если огласовку «и» – то Шива, источник вечного блаженства

Бойцам, что сражались с кличем священной войны на устах, белые солдаты в хаки дали испить из чаши мученичества. Сейчас эти белые солдаты пьют где-то за праздничным столом заздравную чашу за Викторию, которая теперь королева-императрица Индии. Ходжсон уже доставил отрубленные головы наследников во дворец падишаха.

Почти никого не осталось в живых на постоялом дворе Туграл Бега - лишь раненая собака, непрерывно скулившая; да едва живой водонос, обходивший с чашкой воды умирающих моулави (через несколько минут умер и сам), да две девочки, cпрятавшиеся в холодном тандуре. Вокруг тандура их семья – мертвые отец, мать, юноши-братья… дядья… тетки… все. Они бежали с Ханум-базара и направлялись в Агру, но на постоялом дворе Туграл Бега их настигли европейские и туземные войска. Скрывавшиеся в лесах моджахеды навсегда охладили нескольких краснолицых – те поджарили всех их. Только внутри холодного тандура уцелели две девочки. Они плакали там, а выглянув наружу, увидели трупы родителей и братьев и снова, рыдая, спрятали головы. Верблюды, быки, мулы разбежались; осталась только скулящая изувеченная собака и две девочки, две нежные белокожие красавицы - потомки моголов.

Они устали плакать, их стал мучить голод. Старшая сказала младшей: «Ты сиди тихо. Я пойду поищу чего-нибудь поесть». Она выглянула из тандура – со всех сторон мертвые. В ужасе спряталась обратно. Через несколько минут, собравшись с духом, выпрыгнула наружу. Запасы еды унесли, вернувшись, солдаты из местных. Трактирщицы исчезли. Наверное, стали ведьмами и расселись по окрестным деревьям. Печи остыли. Убывающая луна зловеще освещала деревья с виселицами. Стояла наводящая ужас тишина.

Внезапно донесся звон бычьих колокольчиков. К постоялому двору подъехала и остановилась карета. Раздался женский смех, показавшийся в эту жуткую ночь хохотом ведьмы. Ворота были захлопнуты ветром, сквозь их щели проник свет керосиновых ламп. Женщина снова засмеялась.

Старшая девочка решилась: «Давай, Мехру. Пойдем, поглядим». Схватив за руку шестилетнюю сестру, она вытащила ее из тандура. Взяла на руки и перепрыгивая трупы двинулась к выходу. Поглядела, приоткрыв створку – там была светлокожая местная женщина, укутанная в кашмирскую шаль. Открыв полог кареты, она разговаривала с усатым человеком с копьем. Позади на двух запряженных быками повозках шатры и прислуга.

Тем временем расчистили внешнюю веранду, разостлали скатерть. Разложили подушки. Слышно, как молятся. Сначала побрызгали водой, затем начали обряд поклонения.

Одетый в форму слуга открыл корзину с провизией. Консервы – хлеб – бутылки – нож – ложки… Спичками разожгли жаровню… Наполнили хукку³… При свете луны красавица вышла из кареты – дорогой пишваз⁴, в носу кольцо. Подошла, постукивая каблучками, села на подушку; начала есть Погост, где танцевал Бхайрав, в мгновенье ока превратилась в двор Индры. Юная девушка с ребенком на руках вышла из ворот и с опаской подошла к веранде. Посмотрела снизу вверх и попросила: «Во имя Аллаха, дайте и нам чего-нибудь поесть. Мы очень голодны…»

Красавица бросила ей банку консервов. Смутные времена! Везде несметное множество нищих и попрошаек.

«Что в ней?» - спросила девушка.

«Ешь! это не свинина. Мы тоже мусульмане, - ответил какой-то человек с рыжими усами и бросил на девушку внимательный взгляд, – Поднимайся-ка сюда. Что ты делаешь здесь? Где твои близкие?»

«Там, внутри».

«Это постоялый двор или обитель духов? Какая мертвая тишина…»

«Там все спят… крепким сном», - подняв голову, ответила девушка. Ее взгляд упал на иностранный флаг, развивавшийся на куполе кареты. Она обмерла: точно такой же флаг был у белых солдат, которые напали на них несколько часов назад. Она повернула назад к воротам, держа на руках ребенка. Малышка крепко вцепилась в заграничную банку. «Сестричка… сестричка… кушать хочется!» - жалобно захныкала она.

Тут старшая сестра заметила, что на нее в упор глядят солдаты из местных в красных куртках и высоких черных шапках. У нее подкосились ноги, и она, держа сестренку, опустилась на ступени веранды.

Из леса вышла, обнюхивая землю, черная собака. Она набросилась на раскиданные по траве кости от жаркого. Один из ординарцев бросил в нее камнем. Собака завизжала и скрылась во тьме.

Извозчик, уроженец восточной Индии, сидел на краю веранды испуганный. Он воскликнул: «Ради всего святого! Это может быть собака самого Бхайрава, а вы ее камнем прогнали!»

«Эй ты! Твой Бхайрав, о котором ты говоришь, восседает на быке!» - откликнулся человек с рыжими усами и изъеденным оспой лицом. Он был высоченный, как телеграфный столб.

«Чоудхри-невежа, знай, что есть другой Бхайрав, слуга бога Шанкара⁵. Где происходит злодейство и несправедливость – там он сразу же появляется на своей черной собаке».

«Эй ты, глупец! Уже столько злодейств совершено, что же его до сих пор нет?» - спросил долговязый Чоудхри.

«Они на востоке нерасторопные!» - снова засмеялась женщина.

Лампа догорала. Зажгли факелы.

Под стеной сверкнула глазами гиена. Девушка поднялась и опустила сестру. Та вжалась в ее колени.

Тут один из солдат обратился к красавице: «По дороге капитан Тинкар К. Говинда объявил, что на постоялом дворе Туграл Бега армия победила, что всех перебили. А эти девчонки с неба, что ли, свалились?»

«Должно быть, ведьмы, - высказал предположение Нанду, - господин Чоудхри, да ну их, если надо заночевать, пойдемте дальше, в деревню!»

«Помолчи, дурак! Сидишь и болтаешь зря. Здесь до сих пор скрываются мятежники, а тебе ведьмы мерещатся», - откликнулся один из солдат, снимая с плеча ружье. Красавица взволнованно поднялась. Два пехотинца направились к воротам. Один из них выстрелил в воздух. Младшая девочка вцепившись старшей в колени и заревела. В старшей заговорила могольская кровь. Она разразилась гневным криком: «Это постоялый двор мертвецов, пожирайте трупы! Давайте, стреляйте в мертвых! Собаки!… Дети Язида!…» Солдаты обошли постоялый двор и вернулись в сильном смущении. Встали в караул. Тот, что с рыжими усами, что-то невнятно бормотал, сидя на краю веранды. Проведя рукой по лицу, он вскричал: «Безумцы! Везде армия победила! Дели пал! Что толку воевать с мертвецами!» Потом накинулся на красавицу: «Что ты заволновалась, Мунни! Сядь, успокойся. Божьей милостью какой-нибудь караван пойдет, тогда уж точно найдешь себе хорошего возлюбленного. Посмотри-ка на эту девочку! Лес, кругом ни души, глубокая ночь, темень и тишь – и эта несчастная, окруженная трупами, просит тебя подать ей немного еды. И с ней крохотная малышка… Иди сюда, дочка! Поднимайтесь к нам обе! Ну вот, так-то лучше…» Он протянул руку и втащил обеих девочек на веранду. Мунни придвинула к ним тарелку. Рыжеусый снова уселся на перила веранды и медленно, по-философски заговорил: «Хорошо сказано… Очень хорошо! Постоялый двор мертвецов. Караваны трупов появляются из одной двери – исчезают в другой. То, что внутри, недоступно взору… Но посмотри на хозяйку – ссорится со всем миром за свой постоялый двор!» Затем он положил руку на голову старшей девочки: «Дочка. Ты не бойся. Пока я жив, ни единый волос не упадет с ваших голов! Возьми, попей». Он налил из фляжки воды. Обе девочки, натерпевшись страху, теперь глядели на него во все глаза. При свете факелов он казался похожим на джинна из лампы Алладина. Рыжие усы, красное лицо… в ушах серьги, цвета кишмиша огромная чалма, чога в рыже-белую полоску – ну прямо китайский или туранский джинн из дастанов об Амар-айаре! Черты лица как у этой пери по имени Мунни. Насколько сначала он показался грубым и злым, настолько оказался теперь добрым и обходительным, говорил удивительные речи, словно дервиш.

Младшая девочка потянулась к тарелке. Обе были измучены голодом, но старшая взглядом остановила ее. Кто знает, может быть, эта красавица с лицом пери – демон в женском обличье, и этот рыжий – демон? Но он очень мягко проговорил: «Помолись Аллаху, дочка, и ешь. Что здесь произошло, как вы попали сюда, несчастные?»

«Вчера ночью бежали из города и спрятались в этом сарае с Мирзой Бхурой».

«А кто такой Мирза Бхурай?» - спросила Мунни, жуя ногу жареного цыпленка.

«Старшие братья были его нарочными, рани-сахиб».

На „рани-сахиб“ Мунни улыбнулась. Она уже успела перейти к яствам из заграничных банок, которые кушала без зазрения совести и с большим аппетитом.

Дильнаваз с удивлением взирала на эту озарявшую все своей неприкрытой красотой луну. В ее родном дворце во внутренние покои, где отмечались холи, дивали⁶, дэсахра⁷, ракшабандхан⁸, звеня ножными колокольчиками, приходили рани из индусских княжеств с тарелками для арти⁹. Видела она издали и танцовщиц, когда в крепости проходили состязания поэтов – старшие братья в разговорах называли их падшими женщинами. Но кто назвал бы падшей эту блистательную красавицу? Не была она и из простолюдинов. Несомненно, это была рани, темной ночью бесстрашно ехавшая за армией.

Или же это небесная дева, сошедшая с манной с небес.

«Ешьте же, мои девочки! – заботливо повторил рыжеусый, - меня зовут Чоудхри Фатх Мухаммад, а это моя сестра, Мунни. Не бойтесь».

Один черный солдат был рассержен пренебрежением Дильнаваз. Чтобы припугнуть ее, он сказал, наставив на нее дуло ружья: «Жри давай, сейчас же! А то выстрелю!»

Дильнаваз заслонила собой Мехру. Сложив руки, заговорила: «Мою сестру не убивай. Меня убей. Ну, давай! Стреляй! Стреляй же!» Она разразилась нервными рыданиями. Вслед за ней заревела Мехру. Чоудхри, вскочив, вцепился солдату в горло: «Негодяй! Я буду не я, если не отправлю тебя под трибунал!»

«Оставь его, Чоудхри, - вмешался извозчик. – Все это черная магия. Объединенный отряд капитана Тинкара стал непобедимым, даже Дели не устоял перед ним. Этот весь шум-гам из-за них».

Двое ординарцев увели солдата подальше. Чоудхри вернулся за стол.

«Клянусь, ни один волос не упадет с голов этих девочек!» - поддразнила его Мунни.

«Замолчи, Мунни! Послушай, дочка, как твое имя?»

«Дильнаваз Бано бегум».

«Да, неисповедимы пути господние. Дильнаваз, дочка. Ты же умница, не волнуйся. Никто не осмелится посмотреть на тебя косо. Меня называют Чоудхри Крутой, Чоудхри Фатх Мухаммад. Даже самые отъявленные негодяи боятся меня. Моя мать волей Аллаха восседала на троне. Мунни моя родная сестра. Вместе с полковником Хертом мы ушли в Бхаратпур. Господин полковник очень покровительствует Мунни. Не поняла?»

«Нет».

«Слушай, девочка. Это поле страшного суда. Вся Индия поле страшного суда, где найти место, чтобы спрятать голову – большое благо. Милостивый Аллах дает своим тварям пищу разными способами. Уготовил он такие способы и нам. Мы покорны. Мы не можем бросить эту жизнь. Куда нам идти? Аллах послал меня на эту землю человеком низкой касты. Каждый из нас лишь выполняет предначертанное ему. Мы благодарны за малое».

Дильнаваз плохо понимала, о чем идет речь.

«Наш род перебрался из Кашмира в Дели во времена Рангила. Для нас страдания и кровь – привычное дело. В Кашмире был сильный голод, были убийства и кровь. В Шах-Джаханабаде мы нашли себе пропитание… ты что ничего не ешь?»

Дильнаваз испуганно взяла кусок баранины.

«Ешь на здоровье. Только что чужеземцы вырезали твою семью, ешь теперь данную ими пищу».

Дильнаваз отдернула руку.

«Что толку убирать руку, дочка. Теперь всем нам уготовано получать хлеб и воду от чужеземцев», - с этими словами Чоудхри наложил немного еды и покормил младшую девочку. Насытившись, Мехру зевнула и сразу же уснула. Потом, проявив большую настойчивость, накормил Дильнаваз. «Ты, должно быть, слышала имя Мунаввари Кашмирской. Во времена султаната этим именем называли Мунни».

Дели пал. Султаны тоже стали страницей истории. При этом слове Дильнаваз снова залилась слезами. Мирза Бхурай и его домочадцы, ее семья снова встали у нее перед глазами. Все они лежат мертвые в нескольких шагах, на этом жутком постоялом дворе – а она сидит тут же и поедает заграничную еду. Она разразилась раскалывающим небо криком.

Луна уже зашла. Дул сильный ветер. На деревьях качались скелеты. Хохотали шакалы. В воздухе носились, крича, ночные птицы. Две сестры безмятежно спали на топчане рядом с Мунаввари Кашмирской. Ранним утром Мунаввари разбудил крик ворон. Она открыла глаза и увидела, что в ясном небе кружат грифы, коршуны и вороны. Встрепенувшись, она окликнула старшего брата. Сидя в стороне, он творил ежедневную молитву. Через несколько мгновений он тоже посмотрел вверх и тотчас же скомандовал гарнизону: «Приказываю! Немедленно готовиться к быстрому маршу!»

Нанду накормил быков и теперь сам что-то жевал. Прислуга и солдаты чистили зубы у пруда. Услышав военный приказ, они начали быстро укладывать вещи. Чоудхри Фатх Мухаммад подошел к сестре и сказал ей на ухо: «Мунни, смотри, как бы девочки не проснулись. Если они увидят грифов и коршунов, то лишатся сознания». Он жестом приказал гарнизону молчать. Служащие резиденции полковника Херта в шутку называли Чоудхри «господин кавалерийский офицер». Говорили и то, что если бы Чоудхри Фатх Мухаммад не родился такой низкой касты, то непременно стал бы большим человеком. Во времена военачальников и придворных куртизанок стал бы основателем какого-нибудь княжества, или важным государственным министром, или ученым философом. Но судьба распорядилась, чтобы сначала он играл на саранги во время выступлений своей сестры, а теперь решал дела маркитанток. Его мать Асгари была в близких отношениях с английскими офицерами лорда Лэйка. Сестра Мунаварри по прозвищу Мунни уже очень долгое время в походах и дома пребывала рядом с полковником Хертом. Как старший брат Мунни, Чоудхри пользовался расположением полковника. Его боялся личный штат этого высокого лица. Но Чоудхри был очень достойным человеком - благочестивый, храбрый. Следуя обычаю, мать женила своего сына на девушке из их братства. Добрая женщина вместе с дочерьми стала жертвой чумы.

Он молил бога даровать Мунаввари прелестную девочку, чтобы этот древний и процветающий род куртизанок не остался без продолжения. Но богу было угодно, чтобы Мунаввари не родила потомства.

Быть может, это и хорошо. Отцом был бы полковник, он сделал бы мальчиков христианами и отдал бы в калькуттский приют. Вместе с другими полукровками бедные мальчики провели бы жизнь, играя в полковом оркестре. Девочек называли бы Лал Биби на калькуттских базарах, а сами они считали бы себя «мэм» и избегали своей родни.

Проверяя, как идут приготовления к переходу, Чоудхри направился к повозкам с шатрами; достал кирки и лопаты, которыми забивали гвозди и выкапывали костровище; приказал двоим людям немедленно приготовить в лесу за постоялым двором кладбище для погибших мучеников; послал человека с дубинкой в ближайшую деревню, чтобы тот привел на подмогу несколько правоверных; наполнил сосуд для завтрака и бегом вернулся к сестре. Девочки все еще безмятежно спали. Тихо сказал: «Во имя Аллаха, отправляйся домой. Я приеду в Дели, как только похороню павших. Встретится повозка – хорошо, нет – так пешком. Если не доберусь живым, то прости меня за все и заботься всю жизнь об этих несчастных девочках. Ну, с богом!»

Мунаввари помогла ему переложить обеих спящих девочек в карету. Мунаввари привыкла, путешествуя всюду с войсками, преодолевать большие расстояния, видеть поля битвы, исходы кровопролитных сражений, подвергать жизнь опасности. Она села сама, подобрав пишваз.

«Бам Бхола¹⁰», - провозгласил Нанду и натянул быкам поводья.

Вытирая усы торчащим концом тюрбана, Чоудхри Крутой вернулся к постоялому двору.

Караван отправился в путь.

Впереди карета с развивающимся на ней флагом Кампании. Лучи восходящего солнца коснулись купола кареты, и он засверкал. Британский флаг захлопал от приятных порывов утреннего ветра. Время от времени он приносил вонь сжигаемых трупов.

Запряженные в карету черные быки, подобные черным буйволам бога смерти Ямы, звеня колокольчиками, побежали в сторону поверженного и разоренного Дели.

¹Kurrat ul-Ain Haydar. Gardash-e rang-e chaman. – Dehli, 1988. p. 105-114.

²Одно из имен Шивы.

³Сосуд для курения, кальян.

⁴Праздничная одежда, состоящая из широкого платья и шароваров.

⁵Один из эпитетов индийского бога разрушения Шивы. Шанкар – танцующий.

⁶Холи, дивали – праздники, широко отмечаемые по всей Индии.

⁷Религиозный праздник в честь победы Рамы над Раваной.

⁸Торжественная церемония, на которой женщина вручает мужчине браслет, после чего он становится ее покровителем.

⁹Обряд, во время которого блюдо с горящими свечами кружат около фигуры божества.

¹⁰Обращение к богу Шиве.