Джон Мастерс
Ночь над Бенгалией
(Ночные гонцы)
Глава 11
Едва войдя в здание офицерского собрания Шестидесятого полка, он понял, что пирушка будет долгой, буйной и унылой. В этом полку служил Джулио, и с той же отчетливостью, как если бы это был приказ, выкрикнутый ему прямо в ухо, он осознал, что этой ночью их объединит нарочитое, яростное веселье, призванное затупить острие памяти, рассеять нависшее над Бховани облако мрачных предчувствий, и изгнать оспу у Беллов и холеру вверх по Хребту.
Кожаные диваны в передней гостиной были покрыты белыми чехлами, которые, вместе с серебристо-серыми мундирами офицеров Шестидесятого полка, ослабляли впечатление жары. Но это была иллюзорная прохлада - через распахнутые двойные двери и окна проникал раскаленный воздух, а все присутствующиеся раскраснелись, вспотели и уже успели опьянеть. Было шесть часов, обед должны были подать в восемь, на час раньше, чем обычно, из-за жары. Родни всегда нравилась эта комната - высокая, белая, отделанная в георгианском стиле с той небрежной элегантностью и стремительностью, которые были воплощены в легком галопе слов "Бенгальская иррегулярная кавалерия". На стенах на приличном расстоянии друг от друга висели акварели с изображением охоты на лис, а между ними - штандарты и флаги, захваченные в Центральной Индии во времена походов лорда Лейка. Стоя в дверях, он расслабился и, высматривая того, кто его пригласил, машинально подсчитал присутствующих.
Все знали всех в Бховани. Налицо были все офицеры Шестидесятого полка, кроме одного: Госс, Рассел, Хедж, пригласивший его Вилли ван Стингаард, Лонг, Бейтс, Смит, Уоф, ветеринар Гейган и хирург Херролд - человек, который через девять месяцев должен был стать отцом. Отсутствовал только нынешний командир полка - майор Суизин де Форрест. Тем же мгновенным взглядом Родни окинул остальных гостей: Сандерз из его собственного полка, Белл из Восемьдесят Восьмого (тот осторожно цедил вино; ну и дурак - что бы он ни делал, ему все равно достанется и от жены Луизы, и от тещи Гариетт Кавершем - так почему бы не напиться по-настоящему?), и высокий, свежий семнадцатилетний юноша с великолепными зубами и вьющимися каштановыми волосами. Юноша был в алом с белой отделкой мундире Восемьдесят восьмого полка, и, поскольку Родни его не знал, он мог быть только молодым Маейерзом, героическим братом Рэйчел, вчера прибывшим из Аддискомба.
Раз в Шестидесятом полку не было ни полковника, ни подполковника, а де Форрест, видимо, обедал дома, то самым старшим на вечеринке был Госс. Он снова нашел глазами лысую голову, подошел, поклонился и произнес официальным тоном:
- Добрый вечер, сэр.
- Привет, Сэвидж! Эй, Вилли! Твой гость пришел. Давайте выпьем.
Родни окончательно расслабился - с официальной частью было покончено.
Снаружи, на газоне, спешенный оркестр наигрывал английские и ирландские мелодии. Вокруг сновали с серебряными подносами и шампанским в серебряных ведерках слуги в ливреях. Сначала разговор давался с трудом, а смех - с усилием, но вскоре холод шампанского забурлил в его жилах и он мог говорить о чем угодно. Он затеял спор, яростно божась и размахивая бокалом, а шампанского становилось все больше... бутылка за бутылкой, огромные бутыли шампанского, ничего, кроме шампанского... золотистые пузырьки ... Бенгальская иррегулярная кавалерия!
Наконец подали обед. Перед глазами плыли волны серого с серебром. Жизнь мерцала и переливалась звуками музыки. В офицерском собрании стоял длинный, хорошо отполированный стол черного дерева. По центру его вытянулись в ряд подсвечники в дорическом стиле, строгие, как колонны Парфенона; колеблющиеся тени серебра, хрусталя и камчатного полотна отражались на его поверхности. Их отделяли от мира не смутно видимые стены и не далекий потолок, а горящие свечи. За границами волшебного золотистого круга стояли слуги - словно джинны, они возникали из темноты с тарелками или бутылками, чтобы вновь исчезнуть во мраке и перестать существовать. Там, снаружи, было темно, тихо и, возможно, даже прохладно - там, где рассеивался свет, затихал звон бокалов и гасли взрывы смеха. Глазам тех, кто был снаружи, открывалось мистическое сообщество. Здесь офицеры причащались к вечно живому Телу полка и Крови, пролитой им в сражениях. Плац и канцелярия предназначались для работы и требовали автоматической исполнительности, но здесь офицеров объединяло общее прошлое и вместе они могли противостоять и холере, и призраку Джулио и, если понадобиться, стали бы противостоять любому пока еще неизвестному врагу.
В центре стола по бездонной черной поверхности летел галопом серебряный трубач - голова повернута и откинута назад, труба беззвучно взывает к балкам. Длинный хвост его жеребца стелился по ветру воображаемой скачки, доломан развевался за спиной. Он перепрыгивал через сломанную и опрокинутую пушку, со ствола и цапф которой свисали два мертвых артиллериста. За ним рвалась в атаку к славе победы Бенгальская иррегулярная кавалерия. Она и была славой победы, но сейчас ее здесь не было, не было даже в серебре - только вдохновлявший ее дух, отраженный в лицах сидящих за столом офицеров. Мальчишка-трубач скакал в одиночестве, также, как при Лашвари.
Родни нагнулся вперед, всматриваясь в надпись на невысоком постаменте:
"Памяти трубача Шазбаз Хана из Шестидесятого полка Бенгальской иррегулярной кавалерии, погибшего в битве при Лашвари 1 ноября 1803 года".
Слова расплывались - он читал их много раз, и он сосредоточился на алом пятне перед собой. Алое: это не Белл: должно быть, молодой Майерз, лицо у него тоже алое; скоро мальчик окажется под столом, захлебнувшись в сером с серебром море.
К одиннадцати он пил в передней гостиной бренди, окунувшись с головой в буйные игры, принятые на офицерских пирушках - запрыгивание на стену, петушиные бои, хай-кокалорум. На газоне сияла луна, продолжал играть оркестр, и ушло все, кроме восторга опьянения, напряжения мышц и ощущения товарищества. Слуги, посмеиваясь, наблюдали за безумными всплесками их энергии.
Около полуночи разлетелось стекло, и в гостиной смешались вопли и грохот. Родни выбрался из-под груды тел, образовавшейся в результате очередного тура хай-кокалорума и закричал:
- Посмотрите-ка!
По гостиной на обезумевшей оркестрантской лошади скакал Эдди Хедж. Кобыла металась из стороны в сторону, опрокидывая столы и стулья. Хедж поднес к губам неизбежный охотничий рожок и оглушительно протрубил "Впе-е-еред!!!". Потом он завопил:
- Давайте, все по коням! Устроим ночную скачку с препятствиями!
- Молодец, старина Хедж! Наш Франт всегда что-нибудь придумает!
- По коням! Вперед, вы, ленивые собаки! Вперед! Вперед!
Охотничий рожок пронзительно трубил. Все, вопя и улюлюкая, вывалились на газон.
- Эй, постойте! Куда, к черту, мы поскачем?
- Понятия не имею, Вилли - какая раж...зница?
- Ха, слушайте все! Давайте вверх по Хребту до старого храма. Все знают? Потом вокруг баргаонского колодца - и назад.
- Ш-што? Шесь - шесть миль? Барабанщик, придержи эту чертову кобылу! Так! Аччха, чхор до! Господи, и пехота туда же! Ха-ха!
- Само собой, я с вами. Вы слыхали о кавалерийском офицере, который был так глуп, что остальные это заметили?
Родни хохотал над собственной шуткой до тех пор, пока по щекам не заструились слезы. К этому времени все уже были на лошадях, за исключением Сандерза и старого Нормана Госса, которые с веранды степенно наблюдали за ними. Музыканты хихикали в тени деревьев, из ветвей сердито выпорхнула вспугнутая шумом летучая мышь и, хлопая крыльями, полетела к луне. Для того, чтобы участвовать в играх в гостиной, все скинули мундиры с жилетами и отстегнули шпоры, у большинства рубахи были не заправлены в брюки. Гейган вообще потерял брюки, а кальсон на нем не было.
- Готовы, мудаки? Пошли!
По газону захлопали белые рубахи. Всей толпой они перемахнули через низкую ограду, и с воплями и криками устремились на север. Госс и Сандерз вернулись в гостиную. Тридцать семь музыкантов подобрали свои инструменты и снова начали играть для них двоих.
Сначала всадники скучились вместе. Они перекрикивались и издавали охотничьи вопли, будя офицеров и их жен, спавших на воздухе под москитными сетками. Стук копыт отражался от деревьев, высаженных вдоль шедших через военных городок дорог. Несколько минут спустя они пронеслись мимо лачуг на северной окраине городка, рядом с казармами Шестидесятого полка, и вылетели на открытую равнину. Здесь куча стала растягиваться в линию.
Всадники один за другим сворачивали к старому храму на Хребте. Лошади замедляли шаг. Родни скакал через залитые лунным светом поля и постепенно в чистый восторг его опьянения стали проникать трезвые соображения. Это было дьявольски опасно - поля были испещрены рытвинами, неогороженными колодцами, заброшенными тропами и широкими колючими изгородями. Он откинулся назад, пытаясь развеять густой туман в голове и сосредоточиться на верховой езде. Впереди смутно колыхались белые рубахи, словно призраки, спешащие назад на кладбище, заслышав крик петуха. В лицо, высушивая пот, бил кажущийся прохладным ночной воздух. Он пах лошадиным потом, седельной смазкой и славной индийской пылью. От мощных движений лошади в голове рассеивался туман и унималась скользящая тошнота в желудке. Он все еще молод и он не умрет, как Джулио, во всяком случае, пока. Он громко расхохотался над собственным безумием - счастье, что в такие ночи, как эта, никто не обязан был объяснять, почему он делает то, что делает. Родни вспомнил, что не видел молодого Майерза ни верхом на лошади, ни на веранде с Госсом и Сандерзом. Скорее всего, слуги найдут его под столом, когда начнут убирать посуду. Они отвезут его домой, передадут на руки ординарцу и сделают вид, что ничего не было. Именно так он сам когда-то вступил в Бенгальскую армию.
У баргаонского колодца он увидел, что его опережают только Хедж, Вилли ван Стингаард и Джимми Уоф. Он подумал, что не уронит ни чести полка, ни чести пехоты в целом, если сохранит это положение, когда по правую руку загремели копыта и мимо, ругаясь и горланя песню, пронесся Гейган. Он сорвал с себя рубаху и теперь скакал нагишом, в одних сапогах. Вдали все глуше и глуше трубил охотничий рожок.
Родни перешел на легкий галоп и стал осматриваться. Он был примерно в миле к востоку от городка, тогда немного левее должны были располагаться Бенаресские ворота Бховани. Пригнувшись к холке лошади, он увидел крыши, проступившие на фоне неба, и убедился, что был прав. Теперь в любое мгновение он мог оказаться в узкой выбоине дороги, бежавшей по полям от ворот. Привстав на стременах, он различил дорогу и различил, что по ней что-то движется. Луна освещала белые полотняные навесы запряженных буйволами повозок. Их было десять или двенадцать, вытянувшихся цепочкой, все - редкой четырехколесной разновидности, каждую тянут по четыре буйвола, причем ноздри ведущей пары буйволов чуть не упираются в задник едущей впереди повозки. Он ухмыльнулся, издал дикий вопль, и заставил позаимствованную у музыкантов лошадь перейти в галоп. У обочины дороги он пригнулся, сжал бока лошади коленями, и снова завопил. Лошадь подобралась и широким махом перескочила дорогу, буйволов, повозки и все остальное.
Чудовищная тень заслонила луну. Буйволы в первой повозке захрапели, стали биться об ярмо, и ринулись прочь с дороги. Они загремели по полю, волоча за собой подпрыгивающую и дребезжащую повозку. Родни, заливаясь смехом, поскакал следом. Как ни странно, погонщик не спал и сумел удержаться на своем месте. Он кричал на обезумевших буйволов, а повозка тряслась по неровному полю. Край поля густо зарос деревьями, и буйволы, стремясь увернуться от одного ствола, со всего размаху врезались повозкой в другой. Левое переднее колесо треснуло и слетело с оси. Ярмо сломалось, погонщика кинуло на рвущихся прочь быков, и повозка опрокинулась. Из нее высыпалось и раскололось на части с полдюжины деревянных ящиков и бочек. Сквозь полотняный навес пролетел человек, и, не переставая ругаться, растянулся среди подлеска.
Широкий столб лунного света пронизывал деревья и крохотными арками вспыхивал между кустами. Родни вгляделся - снаряды, и не цельные круглые ядра, а современные разрывные снаряды, похоже, для двенадцатифунтовой пушки. Он быстро пригнулся. Рядом со снарядами из большого бочонка струился порох. Человек в подлеске поднялся на ноги и теперь лихорадочно искал что-то на земле. Хотя он был одет как небогатый горожанин, это был деван Кишанпура.
Еще прежде, чем он заметил все это, Родни стал понукать свою лошадь. Ему было стыдно за свою детскую выходку, к тому же над людьми, которые не могли протестовать. У него не было с собой денег, поэтому он хотел отвезти погонщика в свое бунгало и оплатить ему ущерб, прибавив немного за беспокойство.
Но узнав девана, он остановился. Как раз в этот момент деван нашел то, что искал и выпрямился. В его руке блестел пистолет, пистолет был и у стоявшего рядом с ним погонщика; по полю шлепали босые ноги - это сбегались те, кто сопровождал остальные повозки. Что это были за люди - все, как один, вооруженные?
Деван, прищурившись, всматривался в темноту, стараясь разобрать, что за белая тень сидит верхом на лошади. Когда он поднял пистолет и двинулся вперед, а погонщик двинулся за ним следом, Родни развернул лошадь и, пригнувшись к холке, помчался в сторону военного городка. Вслед ему не раздалось ни единого выстрела.
Надо немедленно ехать в бунгало к комиссару и доложить ему о происшествии. Тогда, если Делламэн решит, что надо поднять кавалеристов, он сможет выступить связным.
Он привстал на стременах, чтобы перескочить низкую изгородь из кактусов, ограждавшую Оклендскую дорогу - восточную границу городка. Прямо под копытами лошади он увидел двух пешеходов, удалявшихся в противоположном направлении. Их одежда блеснула при свете луны, он рванул поводья, вынудил лошадь изогнуться дугой и, пошатнувшись, резко приземлиться на ноги. Он выкрикнул:
- Хат! Байн ка чхут!
Должно быть, это слуги, пробирающиеся из города с каким-нибудь тайным поручением, связанным с наступающим праздником Холи. Он вонзил каблуки в бока лошади, но тут женский голос прокричал по-английски:
- Капитан Сэвидж? Быстрей! Вам не попадался тут поблизости Шиварао - деван Кишанпура? Мы должны его поймать.
Из-за изгороди показалась Кэролайн Лэнгфорд и, немного позади нее, Суизин де Форрест. Родни спешился и коротко рассказал, чему был свидетелем. При этом он украдкой разглядывал их - оба были растрепаны и раскраснелись, на де Форресте была белая рубашка и брюки, на Кэролайн - ситцевое платье с глубоким вырезом и поверх - короткая накидка. Де Форрест, не поднимая головы, переступал с ноги на ногу и не проявлял ровно никакого интереса к рассказу.
Родни закончил:
- Я еду к комиссару. Никогда в жизни не видел вооруженного погонщика. Кроме того, кишанпурской армии не разрешается пользоваться разрывными снарядами, и пушками тяжелее, чем шестифунтовые. Я это обнаружил, когда был там - это специально оговорено в субсидиарном договоре, и они считают, что это оскорбительно. Но повозки явно движутся в Кишанпур. Не могу представить, что они намерены с ними делать. Мне лучше поторопиться.
Де Форрест не произнес ни слова. Кэролайн приподняла руку:
- Ехать к мистеру Делламэну бессмысленно. Что бы все это ни значило, он в этом замешан. Помните, Ситапара обещала известить меня, если что-то услышит? Ситапара, проститутка? После заката ко мне пришел человек от нее и сказал, что она велела передать - сегодня ночью надо не спускать глаз с бунгало комиссара.
- Вот как. И это все, что ей было известно?
- Это все, что она велела сказать. Пожалуйста, не перебивайте: мы не можем стоять здесь всю ночь. Мы - майор де Форрест и я - спрятались в кустах в саду комиссара. Три четверти часа назад вдоль стены прокрался какой-то человек, проскользнул к дому и постучал в окно. Мистер Делламэн тут же вышел наружу - я видела его в лунном свете. Тот человек вручил ему что-то вроде маленького мешочка и быстро скрылся.
- И это был деван?
Теперь, во всяком случае, становилось понятно, почему де Форрест отсутствовал на вечеринке своего собственного полка. Родни мечтал, чтобы он наконец заговорил, вместо того, чтобы стоять, как высохшее дерево. Он был старше по чину; происшествие явно приобретало официальный характер - ему следовало принять командование.
На вопрос Родни ответила девушка.
- Да, это был Деван. Мы осторожно пошли за ним следом, но на Оклендской дороге потеряли из виду. Я уже хотела прекратить поиски, когда мы встретили вас.
Родни вспомнил обещание, данное Джоанне. Он мог действовать несколькими способами, но любой из них никак нельзя было бы назвать "любезным" по отношению к Делламэну, и любой снова сталкивал его с кишанпурскими тайнами и связанной с ними одержимостью Кэролайн Лэнгфорд. Хотел бы он знать, чем был так напуган Делламэн: но сейчас он не мог тратить время на раздумья об этом.
Он обернулся к де Форресту.
- Сэр, очевидно, обращаться к комиссару бесполезно. Если вы не возражаете, я возьму взвод - или даже эскадрон - ваших кавалеристов, найду этих людей, и доставлю их прямо к полковнику Булстроду как гарнизонному командиру. Тогда мы сможем держать их под арестом, пока вице-губернатор не пришлет кого-нибудь из Агры, чтобы расследовать дело.
Де Форрест поднял глаза. Его лицо, как и лицо Кэролайн, которая не сводила с него взгляда, блестело от пота. Он заговорил спокойным, лишенным всякого выражения голосом:
- Нет, капитан, я возражаю. Этой ночью я не видел ни девана Кишанпура, ни мистера Делламэна. Следовательно, я не видел, чтобы что-то передавалось мистеру Делламэну. Я возвращаюсь в свое бунгало, и советую вам поступить также. Спокойной ночи. Спокойной ночи, мисс Лэнгфорд.
Он повернулся и молча двинулся по дороге. Родни смотрел ему вслед, пока он не растворился в темноте. Девушка напряженно вытянулась и сказала неожиданно резким голосом:
- Не обращайте внимания, капитан Сэвидж. После я вам все объясню. Если я раздобуду еще лошадь и пару пистолетов, мы сможем поймать этих людей?
Родни посмотрел на нее с восхищением: в своей решимости она стала почти красивой. Впервые глядя на нее мужским взглядом, он ответил:
- Это было бы глупо, мисс Лэнгфорд. Надо идти к полковнику Булстроду.
Она нахмурилась, и он добавил:
- На самом деле надо. Полковник гораздо проницательнее, чем кажется, можете мне поверить.
Она потуже натянула накидку на плечи, и сквозь материал четче проступили очертания грудей. Глупышка не понимала, что делает.
- Хорошо. Надо, так надо. Давайте поторопимся.
Она отказалась сесть на лошадь, и Родни повел животное в поводу. Они быстро шли вдоль обочины, ее туфельки шлепали по пыли. Вскоре ей придется заговорить о де Форресте, но он видел, как он может ей помочь.
Без всякого предупреждения ее гнев выплеснулся наружу. Она заговорила тихим, дрожащим от ярости голосом.
- Вы думаете, я все это затеяла ради удовольствия погубить Рани, не так ли? Нет тут для меня никакого удовольствия. Я верю, что следовать Господним заветам правды и справедливости важнее, чем исполнять долг перед людьми, перед любым человеком, и особенно, если этот человек ты сам. Мы живем не для собственного удовольствия, а чтобы воплощать Господню Правду. Старый раджа был моим другом, но надеюсь, мне достало бы сил делать то, что я делаю, и если бы он был моим врагом. Мне нужна была помощь. Я обратилась к майору де Форресту потому, что он проявил интерес к этому делу. В отличие от вас он не поддается порывам, и это хорошо: я воюю не с людьми, не с какими-то конкретными врагами, я веду крестовый поход против Неправды, и мне нет нужды кого-то ненавидеть. Он просто выполнял то, о чем я его просила.
Она остановилась и пробормотала:
- Далеко еще?
- Мы почти пришли.
Она замедлила шаг, и он поступил также. Ей надо было освободиться от всего этого, а несколько минут задержки при погоне за повозками не играли никакой роли.
- Этим вечером он предложил мне выйти за него замуж - в саду леди Изабель. Я не поверила своим ушам! Мне такое никогда в голову не приходило. Я в жизни не встречала мужчины, за которого мне захотелось бы замуж. Сначала я была слишком изумлена, чтобы говорить. Потом ответила: "Благодарю вас, нет", и он сказал, что, возможно, я права. Чуть позже явился посланец Ситапары. Я не считала, что предложение что-то меняет, и обратилась за помощью к майору де Форресту - а он отказался! Я спросила его - неужели он помогал мне только потому, что собирался сделать предложение, и он сказал, что да. Он сказал, что думал: вместе мы сможем зажить без всяких волнений, потому что я уже переросла все эти дурацкие чувства. Он добавил, что по тому, как я вела себя после того, как получила послание, он понял, что ошибся - просто меня воспламеняют не люди, а принципы. Он сказал, что это обстоятельство перевешивает удовольствие избавиться от Виктории как от хозяйки дома. Он так и сказал!
Родни прочистил горло.
- Мы пришли. Кажется, я вижу свет.
Зачем она все это ему рассказала? Чтобы он поверил ее истории о таинственном происшествии у бунгало комиссара - чтобы показать, что у де Форреста были причины лгать? В этом не было необходимости, и ей это было отлично известно. Или она хотела объяснить, что связывало ее с де Форрестом, и опровергнуть сплетни? Она не походила на женщину, которую сильно волнуют сплетни; я его не волновало, верны сплетни или нет - и это ей тоже было известно.
- Я почти закончила. Когда он это сказал, я так разозлилась, что вышла из себя. Он думал, что я похожа не него - также неспособна чувствовать. Он собирался меня использовать, чтобы избавиться от Виктории и заменить ее умелой хозяйкой. Одно чувство у него все же осталось - ненависть к Виктории. Но послание было таким важным, что я должна была заставить его пойти со мной в последний раз, что я и сделала. Но в душе он остался неискренним. Вы видели, что произошло.
Они свернули на подъездную аллею Булстродов. Была половина второго, и Родни содрогнулся при мысли о том, как встретит их старик, если он как раз сейчас отсыпается после горы карри и галлона пива. Девушка молча шла рядом с ним по изгибу аллеи, копыта оркестрантской лошади ровно стучали по гравию.
"Он собирался меня использовать". Понимает ли она, что де Форрест мог подумать, что она собирается использовать его; что обычным людям - вроде самого Родни - не нравится, когда их используют в качестве орудий для того, чтобы лучше выявить красоту Божественной Правды? И еще кое-что, даже более интересное. В ее рассказе был момент, когда в голосе ее явственно слышалась самая обычная женская ярость; ее не столько огорчало, что де Форрест оказался глух к высоким принципам - ее выводило из себя, что он счел ее непривлекательной женщиной. Она знала себя гораздо хуже, чем думала, и поэтому нравилась ему гораздо больше. Кроме того, настоящая Кэролайн Лэнгфорд была гораздо интереснее, чем та, какую она из себя изображала, или та, какой она надеялась стать.
Замеченный ими свет горел на веранде Булстродов. Изгиб аллеи вывел их прямо к входу в бунгало, и они увидели полковника: тот растянулся в плетеном кресле под навесом для карет. Вокруг него по гравию были разбросаны полдюжины пустых бутылок из-под пива. Рядом, у края клумбы сидел на корточках слуга. На Булстроде были сандалии, грязные белые брюки и выпущенная из брюк и расстегнутая рубаха. Увидев их, он хмыкнул, но даже не сделал попытки встать и не выказал никакого удивления.
- Ха! Доброго утра вам обоим! Чхокра, привяжи лошадь сахиба к дереву и принеси пива. Вы пьете пиво, мисс Лэнгфорд? Славная девочка! Ну, поскольку вам явно не хватает ума сообразить, что сейчас самое время для дружеских визитов, то - что случилось?
Он слегка пошевельнулся в кресле, и маленькие глазки блеснули. Сначала запинаясь, затем со все возрастающей уверенностью Родни рассказал, что произошло; когда он закончил, Кэролайн дополнила пробелы.
Полковник внимательно слушал. Он не шевелился, если не считать того, что время от времени погружал лицо в кружку с пивом. Дослушав до конца, он вытер пену с бороды и усов, шумно отхаркнул и метко выплюнул слюну на красную с черным бабочку, присевшую на столб веранды. Он заговорил, почесывая густую поросль волос на груди.
- Начнем с главного. Нет смысла посреди ночи устраивать охоту за этими парнями. Движутся они медленно, проделать им предстоит сорок семь миль, так что если понадобится, мы легко настигнем их завтра. Девана с ними все равно не будет. Где-то в джунглях его ожидает лошадь. С этим все. Теперь о Делламэне. Конечно, он от кого-то берет взятки. Я это знаю уже года два. Зачем? Он хочет выйти в отставку, вернуться в Англию и купить себе место в парламенте. Хочет закончить свою книгу. "Фискальная политика и условия землевладения", что-то в этом роде; он чертовски хорошо в этом разбирается - полагаю, кто-то должен в этом разбираться. Парню день и ночь грезится свое имя в "Таймс": "Достопочтенный сэр Чарльз Делламэн, член Тайного Совета и т.п. и т.д." И, конечно, дома он полезет в политику - очень способный паренек, прямой, как штопор.
Теперь он уже почесывал складки жира на животе.
- Мне он не нравится. На взятки мне, само собой, наплевать, но он - льстивый бесхребетный гаденыш. Доказал это у Кишанского водопада, а? Что меня ставит в тупик, это как он во всем этом завяз. Взять парочку бриллиантов и закрыть глаза на мелкие грешки раджей - ну, там сжигание жен заживо или гарем из мальчиков - это одно. Но помогать провозить оружие - это другое, и это чертовски опасно. Думал, для этого у него поджилки слабы. В любом случае он, если сумеет, помешает преследовать повозки - побоится последствий. Если я обращусь к нему, он как-нибудь заткнет мне рот, а попозже сам предпримет расследование.
Он осекся и стал внимательно всматриваться в клумбу.
- Видите змейку - вон, внизу шевелится? Это земляная гадюка, называется "мурархи санп". О ней ходит множество легенд; чтобы убить, ее подкидывают в воздух, а потом колотят камнем. Это называется "сурадж декхана" - "показать ей солнце". Дальше к югу гонды ее едят; я тоже пробовал - очень вкусно. Вот еще что: Делламэн может быть официально занят чем-то секретным. Здесь правительство временами действует тайком, вынуждено действовать, чтобы пользоваться хоть каким-то уважением. Я прожил здесь тридцать девять лет, и если научился чему, так это предоставлять штатским и политикам барахтаться в их собственных интригах - если можно.
Он снова помолчал, разглядывая змею.
- Туземцы клянутся, что по ночам она заползает в дома и сосет молоко из женских грудей. Не верьте в это, мисс. На чем я остановился? Да, так пусть барахтаются. Но в этот раз я не могу не вмешаться. Слишком все серьезно. Значит, так! Я прикажу де Форресту отправить в твое распоряжение эскадрон кавалеристов из Шестидесятого - к шести утра, к твоему бунгало. Я велю ему держать язык за зубами - и вы тоже, мисс, будьте так добры. Ты, Сэвидж, поведешь эскадрон - скажешь, что на поиски дакайтов. Кавалеристы - мусульмане, Холи не празднуют, но все равно им положено день или два отпуска - так что постарайся обернуться побыстрее. Вы когда-нибудь видели Холи, мисс? Нет? И не надо. Мерзкое зрелище; мне нравится. И вот что, Сэвидж - ни в коем случае не суйся с эскадроном в Кишанпур, а то поднимется адский шум. Все понял? Вернешься - с рапортом прямо ко мне. Я назначаю тебя командиром. А теперь в кровать - я имею в виду кровати, ха!
Он кивнул, смачно хохотнул, и приказал принести пива - еще бутылку.
На обратном пути Кэролайн Лэнгфорд сказала:
- Благодарю, но я могу дойти домой сама. Не спорьте! Да, еще: я хотела объяснить вам, зачем мы с майором де Форрестом ездили верхом. Это чтобы обнаружить, откуда берутся чапатти. Я слышала эту историю. Мне кажется, она сулит беду, также, как разговор Серебряного гуру с воронами, только хуже.
- Боюсь, что вы зря потратили время. Все это началось слишком далеко, верхом не добраться. Вчера произошел случай, который показывает, что чапатти уже появились в Калпи - пришли с востока, а это в ста пятидесяти милях с северо-западу отсюда.
- Я этого не знала. А вы знаете, что недавно деревенские сторожа разносили вместо чапатти куски сырого мяса? По три куска козлятины, с кожей, с которой удалены волосы и верхний слой - так что с одной стороны они белые, а с другой сочатся кровью. И всегда один кусок большой, другой поменьше, а третий совсем маленький. Есть что-то сверхъественное в том, чтобы после заката столкнуться с таким человеком: руки красные, не знает, ни что он делает, ни почему - бежит, подчиняясь угрозе из ниоткуда. Майор де Форрест сказал, что известит комиссара, но теперь, думаю, надо будет удостовериться, что он это сделал. Благодарю вас. Спокойной ночи.
Она решительно пошла прочь. Родни пожелал ее спине доброй ночи, вскочил в седло и порысил домой. Он собирался поговорить с ней о Джулио: а может, и нет. В любом случае, она уже ушла.
Белое мерцание на его газоне показывало, где стоит двойная кровать с москитной сеткой. Он надеялся, что Джоанна крепко спит и не проснется. Ему и так придется разбудить ее достаточно рано, чтобы сообщить, что он отправляется на поиски дакайтов. Это будет нелегко; она, вероятно, решит, что он в чем-то провинился, раз его посылают с поручением как раз тогда, когда начинается Холи. На самом деле странность заключалась в том, что его, пехотного офицера, назначили командовать кавалерийским патрулем. Она на это не обратит внимания, но другие обратят. Но это уже проблема Булстрода.
Он передал лошадь ночному сторожу, приказав поднять грума, чтобы тот отвел ее в расположение Шестидесятого полка. Шер Дил, дремавший чутким сном старика, спустя несколько секунд приплелся в дом. Он сердито тряс головой, пока Родни объяснял ему, что надо подготовить к утру, и в конце концов забормотал:
- Дакайты, туги, пять утра: точь в точь как Сэвидж-сахиб. Почему вы не поступите в штаб и не остепенитесь, Родни-сахиб?
Он ласково потрепал старого дворецкого по плечу и прошептал:
- Ладно, ладно. Я знаю, что тебе нужен алый кушак. Куда Лахман засунул мою ночную рубашку?
По всему дому раздавалось тиканье часов в гостиной. Где-то в полях стая шакалов завела свой безумный скулящий хор. Он натянул башмаки, чтобы защититься от змей и скорпионов, и на цыпочках прокрался к Робину, посмотреть, не разбудил ли мальчика шум его приезда. Кроватка находилась на северной веранде, в ногах стояла чарпаи айи. Айя, полностью закутавшись в простыню, спала, спал и Робин. Робин на цыпочках вернулся в холл и по траве прошел к кровати. Джоанна тоже спала.
Он осторожно вытянулся с ней рядом и понадеялся, что стая шакалов не заберется в сад. В пятьдесят первом году, в Монгхире, Джерри Кертис как-то ночью проснулся, услышал шум, откинул сетку, чтобы выяснить, в чем дело и уткнулся лицом прямо в морду шакала. Шакал укусил его за нос... да, в пятидесятом или пятьдесят первом... ему чертовски повезло, что он не заболел бешенством... Джулио. Он заснул.
тут вы можете оставить отзывы или комментарии к тексту
|
Дальше
