Поле сухих костей: последнее путешествие Томаса Кориэта, английского "факира" и "пешехода"
Чарлз Николл

Перевод Марии Мушинской

На каменистом плато над равнинами Центральной Индии высится старинная крепость Манду. Путь к ней ведет с севера; пыльная дорога, извиваясь, поднимается от Дхара, протискивается между двумя каменными бастионами и вползает в Дели Дарваза - Делийские ворота, под полуразвалившиеся своды из песчаника, на которых кое-где еще сохранились остатки синей эмали. По этой дороге и под этими воротами на исходе лета 1617 года, в конце августа или в начале сентября, прошел Томас Кориэт - английский писатель, полиглот и путешественник. Он был невысок ростом, носил бороду, удлинявшую его и без того узкое, меланхолическое лицо - согласно одному описанию, "голова его по форме напоминала перевернутый конус". Он был в одежде простого индуса и тощ как скелет. Вне всякого сомнения, весь путь из Агры, лежащей в четырехстах милях к северу от Манду, он проделал пешком.

Сейчас мало кто слышал о Кориэте, но в свое время он был знаменит. Я давно питал к нему интерес и поэтому, оказавшись в нынешнем году в Индии, решил побывать в нескольких городах, упоминающихся в связи с его последним путешествием, о котором известно очень мало. Кориэт был - да и поныне остается - парадоксальной фигурой. С одной стороны - комедиант, ученый буффон, мишень придворных острословов и поэтов, таких, как хорошо его знавшие Джон Донн и Бен Джонсон. С другой - невероятно выносливый и отважный путешественник, все свои необычайные походы по Европе и Востоку совершивший почти исключительно пешком, чем явно гордился, как видно из его любимого самоопределения "пешешественник". Он также именовал себя "пропатетиком", то есть "идущим вперед" (в отличие от "перипатетиков" - "идущих по кругу"). Обе репутации - и комика, и путешественника - Кориэт тщательно поддерживал (он был виртуоз саморекламы), и обе отражены в самой известной его книге - "Coriats Crudities" ("Кориэтов салат"), вышедшей в свет в 1611 году. В "Салате" подробно описаны все перипетии его европейских путешествий, а вот о долгих странствиях по Востоку свидетельств очень мало. Последняя весть от него - письмо к матери из Агры, помеченное 31 августа 1616 года. К Манду он шел уже в полном молчании.

Разделавшись с формальностями, необходимыми для того, чтобы могольская стража пропустила его в ворота крепости, он направился к заброшенной мечети, стоявшей над южным откосом плато. Здесь он встретил своих соотечественников - человек пять-шесть, не считая слуг и случайных попутчиков. Увидев этих оборванцев, вы бы вряд ли поверили, что перед вами первое английское посольство в Индии. Над лагерем развевался флаг Св. Георгия. Послом был сэр Томас Роу - человек решительный, умный и весьма язвительный, предшественник администраторов Британской Индии. Роу находился в Манду уже шесть месяцев; все это время он мужественно боролся с истощением и дизентерией и обхаживал императора Джахангира - Великого Могола, "властителя мира", которого ему приходилось всюду сопровождать.

Роу и Кориэт хорошо знали друг друга еще с Англии - оба входили в свиту принца Уэльского, и с момента прибытия Роу в Индию Кориэт был тесно связан с посольством. Отношение посланника к эксцентричному, но несомненно опытному путешественнику было двойственным. В группе англичан, состоявших при посольстве, был и священник - молодой человек по имени Эдвард Терри. Через много лет Терри опубликовал материалы о своей индийской поездке - "Путешествие в Восточную Индию" (1655), и эта позабытая теперь книга служит практически единственным источником сведений о последних месяцах жизни Кориэта.

К тому времени Кориэту было немногим больше сорока, но годы, проведенные в Индии, сильно его подкосили. Он был уже очень нездоров, как можно понять из рассказа Терри:
"Однажды он стоял, прислонившись к каменному столпу в зале, где находился посол (мне довелось присутствовать при этом), как вдруг с ним случился обморок, такой глубокий, что лишь с превеликим трудом нам удалось привести его в чувство. Когда же наконец он пришел в себя, то сказал нам, что перед тем его посетили некие печальные мысли, и они-то (как он полагал) и были причиной столь внезапной немощи; подобное говорит Марциал о Фаннии: ne moriare mori - умереть, дабы предупредить смерть".

Эти мрачные предчувствия вскоре оправдались - из Манду Кориэт отправился в свой последний путь, навстречу смерти, настигшей его в декабре 1617 года в индийском порту Сурат.

Томас Кориэт был родом из графства Сомерсет. Он родился около 1576 года в деревне Одкомб, в семье приходского священника. Обыкновенно, подписывая сочинения, он добавлял к своему имени эпитет "Odcombiensis" ("Одкомбийский"), в котором, помимо искреннего патриотизма, была еще и игра слов - намек на его прославленную эксцентричность (odd - "странный, необычный, чудной"). "Том из Одкомба, сей веселый чудак" - называл его Джонсон. Закончив школу в Винчестере, Кориэт учился в Оксфорде, где "достиг изумительной беглости в греческом языке", но ученой степени не получил.

Как персонаж времен королевы Елизаветы Кориэт ничем не примечателен; он целиком принадлежит яковитской эпохе, являя собой прекрасный экземпляр человека, самостоятельно формирующего свою личность. Вскоре после восшествия на престол в 1603 году короля Якова Кориэт был принят ко двору юного и не по годам развитого принца Уэльского. Как сообщает епископ Фуллер, "принц Генри назначил ему жалованье и держал у себя в услужении.

На всех приемах последнюю смену блюд составляли сладости и Кориэт". На самом деле формально положение Кориэта было, по-видимому, не столь определенным, как это представил Фуллер: о жалованье не сохранилось никаких записей, а в поименных списках дворцовой канцелярии, которые дошли до нас (за 1603 и 1610 годы), имя Кориэта вообще не упоминается.

Несомненно, однако, что при дворе принца он нашел себе роль - нечто среднее между шутом и распорядителем потешных игр.

Кориэт - один из тех придворных увеселителей елизаветинско-яковитских времен, которые, не будучи в чистом виде ни актерами, ни писателями, ни риторами, ни клоунами, совмещали в себе все эти роли и какое-то время имели успех, играя, по сути, самих себя в пародийной манере. Среди них были такие люди, как неугомонный бахвал Питер Шекерли, придира Чарлз Честер, прототип Карло Буффоне в комедии Джонсона "Каждый вне себя"; Хамфри Кинг, певец табакокурения; Том Тули и Ричард Личфилд, цирюльники-хирурги; кабацкий шут Джон Стоун. Все эти и подобные им чудаки-балагуры получали скромный доход от ремесла наемных потешников; они развлекали толпу у собора Святого Павла и перед зданиями судов; были непременными участниками кутежей и застолий.

Мы не располагаем прямыми свидетельствами о "шоу" Кориэта, но имеем множество косвенных. Фуллер пишет: "Он был наковальней, на которой все придворные могли испытывать свое остроумие, и нередко наковальня отвечала молотку столь же сильным ударом... Назвать его дураком осмелились бы немногие - разве что те, кто не уступал ему в учености". Ученость была, наверное, главной чертой кориэтовского стиля - его опубликованные сочинения изобилуют латинскими выражениями и шутливыми неологизмами. Его коньком была пародийная декламация. В письме к сэру Эдварду Филипсу, сомерсетскому помещику, который, по всей вероятности, представил его принцу Генри, Кориэт упоминает о своих "тарабарских речах" и "экстравагантных рассуждениях". В другом месте он пишет, что принц Генри выслушал его "разглагольствования". Он увлекался "макарониками" - довольно скучной литературной игрой, состоявшей в сочинении стишков, пересыпанных иностранными словечками и псевдолатинизмами; подобные вирши он, вероятно, использовал и в своих репризах. Задира, напыщенный болтун, вертопрах и неряха - таким предстает Кориэт на фоне галантных придворных короля Якова.

В 1608 году, в возрасте 32 лет, он отправился в путешествие по Европе, сделавшее его знаменитым. (Средства на это появились у него, видимо, после смерти отца, случившейся годом ранее.) Эта затея была отчасти рекламным трюком. В 1599-м комик Уилл Кемп, облачившись в маскарадный наряд, протанцевал весь путь от Лондона до Норича, описав впоследствии это приключение в книге "Kemps Nine Daies Wonder" ("Небывалые девять дней Кемпа"); хождение Кориэта по Европе было, по сути, подобным фокусом. Нельзя, однако, отрицать, что он был одержим настоящей жаждой путешествий. "Меня снедало, - пишет он, - жгучее желание обследовать и рассмотреть главнейшие детали прекрасного сего мироустройства".

По его собственным подсчетам, за пять с лишним месяцев Кориэт прошел 1975 миль и посетил 45 городов. Затем он вернулся в Одкомб и добросовестно перенес на бумагу свои впечатления. Книга, над которой он трудился три года, в первом издании насчитывала 654 страницы. Ее название тоже своего рода маленький шедевр:
"Кориэтов Салат, наспех проглоченный во время странствий по Франции, Савойе, Италии, Ретии, а также Гельветии, она же Швейцария, некоторым областям Верхней Германии и Нидерландов; переваренный в голодном чреве Одкомба, что в графстве Сомерсет, а ныне щедро разбросанный на пропитание странствующим жителям нашего Королевства".

"Салат" (crudities) надо понимать во французском смысле: crudites - куски сырой пищи, в данном случае сырых впечатлений, "наскоро проглоченные" во время путешествия, "переваренные" по возвращении домой и "розданные" читателям. Метафора откровенно уподобляет путевые заметки пищеварительному процессу.

Титульный лист украшен гравюрами, на которых изображены занятные казусы, приключившиеся с автором во время путешествия: морская болезнь при переправе в Кале, ночлег на сеновале, когда лошадь облила его мочой, перебранка с венецианскими евреями, от которых он спасся бегством в страхе, что его подвергнут обрезанию. На почетном месте помещен гравированный портрет Кориэта работы Уильяма Хоула в овальной раме; вокруг в томных позах расположилась троица пышногрудых куртизанок, одна из которых изображена блюющей ему на голову. На другой иллюстрации Хоула, помещенной в тексте, Кориэт сгибается в поклоне перед знаменитой венецианской куртизанкой Маргаритой Эмилианой. Неуместная церемонность этого жеста производит комическое и несколько скабрезное впечатление.

Малютка-кавалер ("синьор Томазо Одкомбиано") с серьезным продолговатым лицом, обрамленным шкиперской бородкой, опустил глаза долу - воздерживаясь, как подобает паломнику, от созерцания ее прелестей: "Отврати свой взгляд от сих венецианских венер, - гласит надпись под гравюрой, - и закрой глаза, ибо они - два окна, через которые прелестницы войдут в твое сердце".

Многие литературные знаменитости написали для "Салата" стихи, в том числе Донн, Джонсон, Хью Холланд и Джон Дейвис из Херефорда. Свой поэтический вклад внесли и Лайонел Крэнфилд, будущий граф Мидлсексский; сэр Генри Гудьер, покровитель поэта Дрейтона; архитектор Иниго Джонс. Общий тон - издевательски восторженный, но сам состав участников превратил издание в литературную сенсацию. Осенью 1611 года Кориэт присутствовал в качестве почетного гостя на собрании в таверне Митры на Флит-стрит. По случаю этого "философического пира" были сочинены вирши на кухонной латыни, тут же и зачитанные. Большую их часть составляет панегирик героическим подвигам Кориэта, но упомянуты также и те, кто написали стихи для "Салата" и, вероятно, тоже были приглашены на пиршество (Донн фигурирует под именем "Фактус", Крэнфилд - "Груикампус"¹). На волне успеха "Салата" Кориэт спешно состряпал продолжение - так сказать, "добавку" к пришедшемуся по вкусу блюду: Coriats Crambe Biscoctum ("Кориэтова подогретая капуста").

"Салат" - триумф саморекламы. Этот мыльный пузырь не остался незамеченным, хотя в год его появления недостатка в литературных событиях не наблюдалось: в театрах ставили "Бурю" и "Алхимика", Донн писал "Священные сонеты", вышла Библия короля Якова. Впрочем, у книги Кориэта были и серьезные достоинства. После безудержного словоблудия вступительной части идут собственно путевые заметки, изложенные вполне ясным и спокойным языком. Джонсон попал в точку, назвав Кориэта "отважным плотником слов".

Большая часть текста имеет практический, подчас статистический характер: точный хронометраж переходов, сведения о жителях и местных нравах, размеры архитектурных достопримечательностей. Под обличьем литературной шутки скрывалась полезная книга: путешественникам она служила путеводителем. Встретив в глубине Персии сэра Роберта Шерли, Кориэт был необыкновенно польщен, когда тот извлек из своего походного сундука "обе мои книги, бережно хранимые".

Осенью 1612 года Кориэт покинул Англию - как оказалось, навсегда - и отправился в путешествие по Востоку. Незадолго до отъезда он завещал приходской церкви в Одкомбе свои старые дорожные башмаки. В XVIII веке их еще можно было там увидеть. Он потратил некоторое время на блуждания по Малой Азии и Святой Земле, а затем, в апреле 1614 года, двинулся из Иерусалима в менее известные края. В Алеппо в ожидании каравана он написал путевые заметки, частично сохранившиеся, и несколько писем, впоследствии утерянных. В сентябре 1614 года он вышел в путь с караваном и через несколько дней, переправившись через Евфрат, был в Месопотамии. Он побывал в Уре (или Орфе) - "очень приятном и красивом городе". Ур был родиной библейского Авраама, но, несмотря на усердные розыски, наш путешественник "не обнаружил остатков дома, где родился сей верный служитель Господа". На четвертый день пути от Ура Кориэт перешел реку Тигр, оказавшуюся "до того мелкой, что вода едва доходила мне до икры". Дальнейший маршрут проходил через Армению и Персию в "Испагань" (Исфахан), где он снова поджидал "случая двигаться дальше вместе с караваном". Караван, к которому он присоединился, состоял из двух тысяч верблюдов, пятнадцати тысяч лошадей, восемнадцати тысяч мулов и ослов и шести тысяч человек.

Через четыре месяца после выхода из Исфахана Кориэт пересек "прославленную реку Инд, ныне вновь столь же широкую, как наша Темза в Лондоне", и вскоре добрался до Лахора, который нашел "одним из самых больших городов во всей Вселенной, ибо он имеет не менее 16 миль в окружности и превосходит своим величием сам Константинополь". Здесь он передохнул и затем направился в Агру, столицу Империи Моголов. Агра показалась ему "красивым городом" (хотя он еще не мог видеть главной достопримечательности нынешней Агры - мавзолея Тадж-Махал, построенного в 1620-х годах Шах-Джаханом, сыном Джахангира). Из Агры он повернул на запад, к Аджмеру, где в это время находился странствующий двор Великого Могола. В Аджмер он прибыл в середине июля 1615 года и был радушно принят тамошней маленькой колонией английских купцов. Здесь, в этой английской "фактории", он и решил остановиться, чтобы отдохнуть после невероятно трудного путешествия.

От Иерусалима до Аджмера, по его подсчетам, было 2700 миль, и он "прошел весь утомительный путь пешком". Это заняло "пятнадцать с лишком месяцев", причем почти шесть из них были потрачены в Алеппо и Исфахане в ожидании караванов. Таким образом, Кориэт провел в дороге около девяти месяцев, проходя в среднем по семьдесят миль в неделю в исключительно тяжелых условиях. Он особо подчеркивает незначительность расходов во время путешествия. "Между Алеппо и двором Могола" он потратил всего три фунта, "хотя каждый день питался вполне сносно". К тому же из этих трех фунтов "не менее десяти шиллингов у него выманили какие-то бесстыдные христиане армянского племени".

В ноябре 1615 года Кориэт отослал в Англию четыре путевых письма с подробным описанием своего маршрута. Одно из них адресовано "Братству Велеречивых Джентльменов, которые встречаются в первую пятницу каждого месяца под вывеской русалки на Бред-стрит в Лондоне". Это единственное документальное свидетельство о вызвавшем бесчисленные толки "Русалочьем клубе", в который фантазия историков записала и Шекспира. Путевые письма были изданы вместе в небольшом памфлете, озаглавленном "Приветствие Томаса Кориэта, странствующего во славу английских умников". На титульном листе помещена гравюра, изображающая Кориэта верхом на слоне.

В аджмерской фактории Кориэт провел больше года; при этом, как почетный гость (или прижившийся нахлебник), он не потратил "и малой толики денег".

Среди его хозяев были агент Ост-Индской компании при могольском дворе Уильям Эдвардс и состоявший при той же компании священник Питер Роджерс, который доставил путевые письма Кориэта в Англию. 22 декабря 1615 года Кориэт был среди тех, кто устроил перед воротами Аджмера торжественную встречу новому посланнику - Роу. Он настоял на том, чтобы обратиться к обессилевшему Роу (которого, по его собственным словам, "не хватило бы и вороне на ужин") с длинной приветственной речью. Роу написал о нем в своем дневнике: "Знаменитый неутомимый путешественник Томас Кориэт, который пешком пересек почти всю Европу и Азию и пришел в Индию; впрочем, это лишь начало его странствий". Непринужденная оговорка в конце этой записи звучит как дословное воспроизведение ударной фразы самого Кориэта. В письме лорду Пембруку из Индии Роу с симпатией говорит о Кориэте, "посланном судьбой мне в утешение", но вскоре после этого их отношения испортились.

Причиной послужила речь, которую Кориэт произнес перед императором Джахангиром на персидском языке, только что им освоенном. Он сделал это не спросясь Роу, поскольку понимал, что тот "воспрепятствовал бы и чинил препоны всякому моему выступлению". Узнав об этом случае, Роу был глубоко возмущен:
"Бесчестье и позор для нашей нации, что один из наших соотечественников предстал в столь нищенском и убогом облике перед королем, имея поползновения выманить у него деньги". Кориэт, по его словам, отвечал посланнику "решительно и твердо", так что тому пришлось "оставить свои придирки".

Речь Кориэта к Джахангиру приведена в его последнем письме, адресованном матери, на двух языках, персидском и английском. Она начинается так: "Владыка и оплот вселенной, тебя приветствует нищий странник и миропроходец, явившийся сюда из далекой страны". В персидском варианте речи Кориэт называет себя "факиром". Похожую характеристику дает и Эдвард Терри в своем пересказе этого эпизода: "Великий Могол пожаловал ему сто рупий, приняв, видимо, за дервиша или пилигрима, ибо так он его называл".

В этих текстах уже проглядывают зачатки нового образа Кориэта. При дворе короля Якова он был всего лишь буффоном; в Индии становится странствующим факиром или дервишем. Разница небольшая, но для него наверняка существенная - она означала обретение достоинства.

В начале 1617 года он снова был в пути: побывал в Хардваре, на праздновании индуистского Нового года, и Кангре, где осмотрел храмы Мата Деви и "Джалламаки" (Джавала Мукки). К июлю вернулся в Агру. 20 июля Роу пишет из Манду в Агру английским купцам: он слышал о возвращении Кориэта и хотел бы знать его планы: "...[отправляется ли он] в Англию или остается и, если мне предстоит новая поездка, поедет ли он со мной". Из этой записки можно сделать любопытное заключение: Роу нуждался в обществе Кориэта или по крайней мере ценил его.

Под влиянием этого письма Кориэт решил отправиться в Манду, куда и явился, как мы уже знаем, в сентябре 1617 года.

Нынешний Манду - город-призрак: покинутые дворцы, павильоны, мечети, гробницы и огромные, каждый размером с небольшое озеро, бассейны. Как следует из одной старинной санскритской надписи, здесь уже в VI веке была крепость, но расцвет города пришелся на XIV-XV века, когда он был заново отстроен тогдашними правителями этой области - мусульманскими султанами.

Это типично афганская архитектура: грандиозная по размаху, сдержанно-суровая по стилю и, судя по нынешнему состоянию построек, необыкновенно прочная. В 1561 году последний султан Манду, Баз Бахадур, был разбит могольской армией, и это решило участь города: он постепенно превратился в незначительный аванпост на окраине Могольской империи. Современный Манду представляет собой деревню, притулившуюся у пересечения дорог и окруженную дремлющими на солнце остовами старого города.

Казалось бы, именно в таком месте и искать призраки, но призрак Кориэта - "который при жизни был подобен perpetuum mobile" - в руки не дается. Где располагалась приютившая его и британское посольство мечеть? Скудная информация на этот счет есть в дневнике Роу (точнее, в его конспекте, изданном в 1625 году Сэмюэлом Перчасом; сам дневник Роу за этот период утрачен). Описывая местопребывание посольства, он упоминает о мечети и гробнице, окруженных просторным "крепкостенным двором". Он говорит, что расположены они в южной части города, у обрыва, спускающегося к реке Нарбада, и примерно в двух милях от дворца, где жили Джахангир и его двор.

В Манду две мечети соответствуют этим указаниям, но ни одна из них в точности. Это мечеть Мали Могид и вторая, безымянная, поменьше, к западу от Павильона Рупумати. Ни одну из них не отделяют от царского квартала две мили: меньшая мечеть расположена дальше, но в пределах всего лишь мили. У мечети Мали Могид есть "крепкостенный двор" и большая гробница неподалеку.

Маленькая мечеть стоит на обрыве над Нарбадой; а Мали Могид стоит недалеко от обрыва над притоком Нарбады - рекой Нала. Колоннады Мали Могид служат укрытием от дневного зноя. Я разглядываю ряды медоцветных колонн (часть раннего индуистского храма, они включены в мечеть XV века) и думаю, не была ли одна из них тем "каменным столпом", у которого стоял Кориэт, перед тем как упасть в обморок на глазах Роу и Терри. Физические ощущения - моя единственная связь с жизнью Кориэта в Манду: выложенные плиткой тропинки под ногами, слоновьи стволы баобабов, лунные блики на цистернах с водой, щебет красавиц из племени бхил, стрекот гигантских летучих мышей, взмывающих над бассейном Капур на блестящих чернокожаных крыльях.

С самого прибытия в Манду Кориэт делил квартиру с Эдвардом Терри. "Он был моим соседом по комнате или товарищем по палатке, - пишет Терри, - что дало мне возможность близко узнать его". Терри был молодой (чуть старше двадцати лет), благовоспитанный и набожный выпускник Оксфорда. Роу считал его "человеком здравомыслящим, честным и образованным" и опорой в превратностях своей миссии. Первоначально Терри принял должность корабельного капеллана на торговом судне Ост-Индской компании "Чарлз", но по прибытии в Индию в 1616 году был зачислен в состав посольства Роу, прежний капеллан которого умер.

Терри, проведший с Кориэтом немалое время в Манду, набрасывает его выразительный портрет, мастерски рисуя и привлекательные и неприятные черты:
"Он был человеком с жадно алчущим оком, которое не могло насытиться зрением (Еккл. 1,8), хотя повидал он очень много; и я полагаю, что простое созерцание доставляло ему такую же радость, какую другие получают от наслаждений великих и необычайных. Это был человек, овладевший множеством трудных языков... Если бы он сумел развить и применить знание этих языков так же, как мог говорить на них, он заслужил бы этим немалую славу у своих современников. Но его познания и высокие достижения в нескольких языках ввергли его в глубокое заблуждение о себе самом и внушили суетную жажду похвал, заставлявшую выслушивать и принимать их больше, чем он в какой бы то ни было мере заслуживал; он был подобен кораблю, у которого слишком много парусов и слишком мало балласта".

Здесь верно схвачены некоторые черты нашего героя: неуемное любопытство, жажда комплиментов, сентиментальность, плохо скрываемая за громкими словами и высокопарными жестами. В отзывах знавших его людей присутствует нотка некоторой отчужденности, разочарованного пожимания плечами: он не дотянул до того, чем мог бы быть. Это был артист, виртуоз словесного искусства; его "Салат", его репризы и тирады, рассказы о собственных похождениях в жанре плутовского романа - все это блестяще разыгранные представления. Он, как Гамлет, "облекался в причуды", и было ли то маской или его истинным лицом, он и сам не знал. И потому так загадочно его молчание. Без словесного наряда, без изощренной одкомбианской личины - что осталось от Кориэта?

Правда, в Манду он еще не окончательно умолк. Осталось несколько разрозненных записей, которые после его смерти хранились у Роу, а потом были опубликованы Перчасом. По крайней мере одна из них могла появиться только в Манду. В ней говорится о жестокой нехватке воды - на что неоднократно жаловался и Роу, - вызванной внезапным прибытием в город Джахангира. Кориэт пишет: "Достопамятно милосердие двух великих людей, которые во время той великой засухи заведовали ежедневной отправкой десяти верблюдов с двадцатью людьми к реке, именуемой Нарбод (Нарбада), за водой и распределением воды между бедняками; каковая была столь дорога, что маленький бурдюк продавался за восемь пайсов". Тема этого последнего отрывка - суровая борьба за выживание.

24 октября 1617 года Джахангир со всем своим двором вышел из Манду, двигаясь в неопределенном направлении. Роу, вынужденный следовать за императором, мрачно заметил, что он "очень слаб и едва ли ему пойдут на пользу ежедневные переходы по холодным и сырым болотам". Посольство, в состав которого входил и Кориэт, снялось с места 29 октября и присоединилось к императорскому кортежу на равнине в окрестностях Дхара.

Здесь произошли два события, пересказанные Терри, которые свидетельствуют, что Кориэт так и не избавился от мучительной двусмысленности своего положения. 2 ноября в лагере англичан появился некто Джон Стил, агент Ост-Индской компании. Он привез долгожданный жемчуг, обещанный посланником императору. Стил сообщил, что, когда он в последний раз был в Англии, сам король Яков "справлялся о Кориэте". И он не без злорадства повторил фразу, которую король произнес, узнав, что Стил видел Кориэта в Индии: "Как, этот шут еще жив?" Выслушав это, Кориэт, "как видно, очень огорчился тем, что у короля не нашлось для него иных, лучших слов; и сказал, что короли говорят о бедных людях все, что им угодно".

Другим унижением было рекомендательное письмо, которое написал для него Роу. В этом письме, адресованном британскому консулу в Алеппо Либбею Чапману, говорилось: "Когда эти письма попадут в ваши руки, я хотел бы, чтобы вы оказали любезный прием их подателю; вы увидите, что этот бедняга - честнейший малый". Кориэт был оскорблен до глубины души. Он жаловался Терри: "Милорд, будучи расположен ко мне, не смог написать обо мне ничего, кроме "бедняга" и "честный малый"; такая похвала мне скорее тягостна, нежели приятна". Он высказал свою обиду Роу, и тот убрал из письма оскорбительную фразу. Эти эпизоды показывают, заключает Терри, насколько "ранимым" человеком был Кориэт. Они говорят еще и о том, что, несмотря на "вечное движение" путешественника, главное оставалось на месте и не менялось: отшагав столько миль, он оказался там же, откуда начал путь, - в тесном загоне английского общества, английских понятий: королевский шут, "бедняга милорда".

В середине ноября 1617 года Кориэт расстался с посольством. Он вышел из лагеря один. "Милорд [Роу] хотел, чтобы он побыл с нами еще, - пишет Терри, - но Кориэт с благодарностью отказался от приглашения и сразу вслед за тем обратил свой взор к Сурату, до которого от нашего тогдашнего местонахождения было около трехсот миль". Речной порт Сурат, расположенный неподалеку от побережья Гуджарати к северу от Бомбея, был главным конечным и отправным пунктом английских торговых кораблей. Возможно, Кориэт подумывал о возвращении в Англию. Приблизительная дата его отправления устанавливается на основании векселя, из которого следует, что Кориэт вручил посланнику 35 рупий и мог получить ту же сумму в английской фактории в Сурате. Бумага помечена 13 ноября 1617 года.

О маршруте последнего, одинокого и мучительного путешествия Кориэта можно только догадываться. Вероятно, он пошел от Дхара на юго-запад, через деревню Багх, затем - вдоль реки Нарбада, которая течет мимо Манду. Оттуда он мог спуститься на прибрежные равнины Гуджарата, к маленькому старинному речному порту Бхарух (теперь он больше известен под англицизированным названием - Броуч), а от него пойти по караванному пути к Сурату.

Об этом путешествии мы не знаем почти ничего, кроме того, что до цели Кориэт добрался, что по прибытии в Сурат он мучился дизентерией и через несколько дней умер. О его кончине Терри пишет следующее:
"Ему удалось благополучно дойти до места, но там он стал жертвой неких не в меру сердобольных англичан; они дали ему бурдюк с вином, который привезли с собой из Англии; едва услышав об этом бурдюке, он стал просить его, восклицая: "Бурдюк, бурдюк, правда ли, что тут есть бурдюк? Ради бога, дайте мне его!"; и, когда он отпил из него (впрочем, как я полагаю, не слишком много, ибо человек он был весьма воздержанный), понос, который в это время мучил его, усилился. И это стало причиной того, что через несколько дней, после всех своих многотрудных походов (ибо он двигался большей частью пешком), он достиг в этом городе конца своих странствий; ибо именно здесь он принял смерть в декабре месяце 1617 года. Sic exit Coryatus, и всех после него ждет та же участь, ибо если один, желая достичь земных пределов, пойдет на Восток, другой - на Запад, третий - на Север и четвертый - на Юг, то в конце все они встретятся на Поле Сухих Костей, где ныне нашел пристанище наш Пешеход".

В начале XVII века один путешественник с восхищением описывал "прекрасные стройные" каменные дома Сурата, его "чудесные сады с гранатами, лимонами, дынями, фигами", высоких красивых людей, "одетых в длинные одежды из белого миткаля и шелка", но теперь этот город, как сказано в путеводителе Lonely Planet, "не представляет интереса для туристов, если они не имеют особого пристрастия к уродству и запустению, шуму и грязи городского пейзажа". Промышленный город с почти двухмиллионным населением, современный Сурат известен как центр шелкопрядильного и алмазогранильного производства и еще как место, где в 1994 году была эпидемия пневмонии, от которой умерло сто человек. Уже у реки начинаются угрюмые блочные многоэтажки из грязно-серого бетона. Сперва еще можно различить отдельные яркие пятна: корову с выкрашенными синей краской рогами, фургон по кличке "Счастливый Бхарат", женщину в развевающемся лиловом сари, бредущую через мусорную свалку; но потом вас захлестывает бесформенная какофония города и все тонет в мутном чаду мотоциклеток рикш.

Здание бывшей английской фактории, в котором умер Кориэт, почти полностью разрушено. Оно находится на южном берегу реки Тапи, в полумиле выше по течению от старой могольской крепости и гигантской дуги моста Тапти. Остатки строения можно увидеть, заглянув сквозь проволочную ограду во двор женской школы при ирландской пресвитерианской миссии. Здесь я встретил первого индуса, который слышал о Кориэте. "Ведь это английский факир!" - воскликнул он и, обернувшись к кучке прохожих, объяснил им мой вопрос.

Высокий, в очках, чуть старше сорока, он представился: Джолли Веллингтон Кристи. Незачем добавлять, что это имя он получил при крещении от миссионеров. Живет он неподалеку, в одном из домов, принадлежащих миссионерской общине. Община занимает небольшую террасу речного склона, адрес которой - Моголсарай - напоминает об эпохе Великих Моголов. Джолли - местный эрудит. Его дом набит книгами - ими завален и кухонный стол, и крохотные, размером с чулан, спальни; все они обернуты в темно-желтую бумагу, на которой учительским почерком выведены их названия на хинди. Возле школы стоит ирландская пресвитерианская церковь, а рядом с ней - могила. В могиле покоятся останки преподобного Александра Пайви, который скончался здесь в 1840 году в возрасте 46 лет. Он был послан в Сурат Лондонским миссионерским обществом, построил эту церковь и умер, упав вон из того окна. Примечательно, что могила обращена на юг. "Видимо, ее передвинули", - серьезно произносит Джолли.

Этот разговор напомнил мне о разногласиях относительно места последнего упокоения Кориэта. В ноябре 1627 года, через десять лет после смерти Кориэта, в составе свиты сэра Додмора Коттона, английского посла в Персии, в Сурат прибыл англичанин по имени Томас Герберт. В дневнике Герберта есть запись о том, что персидский вельможа по имени Надг Али Бег покончил с собой на борту корабля и несколькими днями позже, 30 ноября, был погребен в Сурате - "менее чем на расстоянии брошенного камня от могилы Тома Кориэта, означенной двумя небольшими камнями с его именем". Эта скромная могила еще существовала примерно 50 лет спустя, когда английский писатель и путешественник Джон Фрайер посетил Сурат. Он утверждает, что видел могилу Нагд Али Бега прямо за городскими воротами Броуч-Гейт (ныне Катарагама-Гейт), "где неподалеку, на невысоком холме по левую сторону дороги покоится Томас Кориэт, наш английский факир (как его здесь называют), рядом с неким христианином армянского племени; одна могила смотрит на восток, другая - на запад". Из этих слов следует, что могила Кориэта находилась недалеко от позднейшего английского кладбища, которое сохранилось до сих пор; но не на нем - поскольку кладбище это лежит справа от дороги на Броуч. О захоронениях там до середины 1640-х годов сведений нет.

Но если верить его другу Терри, Кориэта похоронили вовсе не в Сурате, а "в Сволли, на восточном побережье Индии, на тамошних отмелях, рядом со многими другими погребенными там англичанами". Сволли - это Сували, маленький морской порт в 12 милях к западу от Сурата. Свидетельство Терри заслуживает внимания и потому, что для него Кориэт был не чужой человек, и потому, что, судя по всему, он видел эту могилу по пути на родину в 1619 году. Он описывает ее как "небольшой памятник, подобный тем, какие обычно ставятся на наших погостах". Но если в Сували и было английское кладбище, оно давно уже исчезло под наносами ила, и Терри - единственный, кто о нем упоминает.

Местная традиция поддерживает версию Терри. В миле к северу от Сували на краю деревни Раджгири стоит одинокое, увенчанное куполом строение футов 20 вышиной. Когда его стали называть гробницей Тома Кориэта, неизвестно: в 1837 году оно указано в качестве берегового ориентира на карте британского адмиралтейства. Стоит потратить время, чтобы добраться до нее: миновав выматывающие душу предместья Сурата, пройти по узкой дороге мимо гигантских заводов и очистных сооружений и наконец выйти к морю у Сволли-пойнт. Гробница, если это она (в старом путеводителе она названа "памятником в магометанском стиле"), стоит на пологом склоне с редкими пальмами. Овеваемая морскими бризами, она смотрит на широкие плесы залива Камбей. Это одно из самых тихих и мирных мест на "поле сухих костей", но обрел ли Кориэт пристанище именно здесь, мы не знаем.

Как не знаем почти ничего о последнем путешествии Кориэта. Не удается ни установить его точный маршрут, ни выяснить обстоятельства. Он пропадает из виду на равнинах под Манду; потом снова появляется в долине Сурата. Вот его тень - мелькнула за пыльными автобусными окнами: одинокий оборванец идет по дороге...

[1] Фактус,...Груикампус- Латинский перевод английских фамилий, буквально означающих - "сделанный" и "журавлиное поле". - Прим. переводчика.

London Review of Books, September 2, 1999
Thomas Coryate. Coryate's Crudities. - Glasgow, 1905.
Fernand Braudel. The Structure of Everyday Life. - London, 1981.
Anthony Burgess and Francis Haskell. The Age of the Grand Tour. - London, 1967.
Geoffrey Trease. The Grand Tour. - Holt, Hinehart and Winston, 1967.
И. Гилилов. Собеседник Шекспира - удивительный писатель Томас Кориэт из Одкомба. // Шекспировские чтения, 1985. - М.: Наука, 1987; сс.126-157.

Источник:   библиотека Мошкова