Джон Мастерс
Ночь над Бенгалией
(Ночные гонцы)
Глава 4
На следующий день, второго января, вскоре после полудня, джунгли расступились перед ним, и он выехал на открытое пространство. Лоскутные поля отлого спускались к густым деревьям, которыми зарос берег Кишана. Трава под ними была усеяна плоскими каменными плитами и кучами серого пепла, и усыпана соломой: поколение за поколением путники останавливались на берегу, чтобы накормить упряжных животных и перекусить самим перед тем, как переправляться через реку. У самой кромки берега стояла неповоротливая баржа. На барже три паромщика, сидя на корточках вокруг простого глиняного горшка, из которого торчал стебель бамбука, курили этот дешевый кальян.
Неподалеку щипал траву стреноженный и оседланный эскадронный конь, а его владелец, кавалерист Шестидесятого полка, стоя рядом, всматривался в подходивший строй. Когда Родни подскакал к нему, он шагнул вперед и вручил конверт. Пока кавалерист кричал паромщикам оскорее приготовиться, Родни читал записку:
Кап. Р. Сэвиджу, 13 стрелк., Б.Т.П.
Сэр!
Комиссар распорядился обесп. пребывание вашей роты в крепости. Мой эскадрон прибыл вчера в полдень и расположился в кавалерийских казармах за пределами города. Сам я в крепости. Деван сообщил комиссару, что ночью в городе ожидаются беспорядки. Он настаивает на Вашем скорейшем прибытии. На мой взгляд, он преувеличивает серьезность положения.
Остаюсь, сэр, Вашим покорнейшим сл.,
У.П. Мервульо, корнет 60 п. Б.И.К.
Дано в 11 часов, 2 января 1857 года,
Кишанпурская креп.
Родни сунул записку в ташку, спешился и приказал немедленно приступить к переправе. Роту придется перевозить в три приема, так что ему лучше отправится с первой же партией - он поскачет прямиком в крепость, чтобы выяснить, насколько сильно напуган комиссар.
Толчок за толчком паромщик выводил баржу на речной простор. Родни стоял на носу, между мордами лошадей. Они пересекли середину реки и вместе с ней границы владений Достопочтенной Ост-Индской Компании, и оказались в пределах Кишанпурского княжества. Город, как объяснил ему кавалерист, лежал прямо напротив, за деревьями на другом берегу. По правую руку, в полумиле вверх по течению, начиналась речная излучина. Над ней стояла, хмуро глядясь в смеющуюся воду, сложенная из бурых каменных блоков крепость, издавна служившая Раванам еще и дворцом. Увенчанные зубцами высокие стены обрывались прямо в реку. Угловатая, приземистая крепость с предельной выразительностью проступала на фоне громоздящихся друг на друга кучевых облаков.
Они приближались к причалу на восточном берегу. На него вели кое-как сколоченные сходни. От причала расходились две дороги: одна, обсаженная деревьями, шла прямо, и, видимо, вела в город, другая сворачивала направо и тянулась вдоль берега. Родни беззаботно сбежал на берег и через несколько минут уже въезжал в крепость в сопровождении рысившего за спиной кавалериста. Они обогнули вздымавшуюся на семьдесят футов мрачную северную стену, и подъехали к пробитым в восточной, противоположной берегу, стене главным воротам. Обитые железом створки были распахнуты. Два солдата в лимонно-желтых кишанпурских мундирах неуклюже отдали честь. Копыта застучали по каменным плитам темного крепостного прохода. Дважды свернув под острым углом, проход вывел их на залитый солнцем внутренний двор.
Двор был окружен рядами аркад, в центре его бил фонтан. На ограде фонтана сидел Джулио и тыкал пальцем в книгу, раскрытую у него на коленях. Рядом стоял дородный индиец в кафтане лимонного цвета, таком же, как на Деване, и такой же черной шляпе. На его озадаченном лице была написана тоска. Родни понял, что Джулио, увлекавшийся орнитологией, допытывается у него, не видал ли он поблизости таких-то и таких-то птиц. Он подавил улыбку - дело прежде всего. Придав лицу спокойное выражение, он медленно подъехал к ним на Бумеранге.
Джулио уронил книгу, торопливо нахлобучил на голову кивер и отдал честь.
- Доброе утро, сэр! То есть я хотел сказать, добрый день! Рад вас видеть. А это Притви Чанд, капитан личной охраны раджи.
- Добрый день! Добрый день, капитан.
Сидя в седле, Родни рассматривал их.
- Мистер Мервульо, почему кишанпурские солдаты до сих пор охраняют главные ворота, если есть основания сомневаться в их верности? Куда предполагается направить мою роту?
Джулио выглядел удрученным. Капитан попытался что-то сказать. Родни поднял руку:
- С вами, капитан, я поговорю позднее. Так что же?
Джулио, размахивая руками, принялся объяснять:
- Мне это самому не нравится, сэр, но деван убедил мистера Делламэна, что солдат не надо будоражить, поэтому лучше не подавать виду, что мы им не доверяем. Деван отвел вашей роте помещения вон там.
Он показал на южную аркаду, под которой виднелся темный коридор и ряд дверей.
- Кто, к черту, деван такой, чтобы распоряжаться в Бенгальской армии! Да ты тут ни при чем, не надо так переживать. Мы в любом случае легко справимся с этими людишками, - он бросил гневный взгляд на капитана, - пусть только попробуют шелохнуться. Но лучше бы штатские не совали свои носы в военные дела. Где мистер Делламэн? Ладно, я сейчас огляжусь, а потом явлюсь к нему.
Он ослабил ремешок на подбородке, повернулся к Притви Чанду, и сухо потребовал:
- Будьте любезны показать мне крепость, капитан.
Прежде всего он пожелал осмотреть помещения, отведенные его сипаям. Клетушки оказались темными, но чистыми, с высокими сводами и уж во всяком случае они были не хуже, чем обветшавшие казармы в Бховани; для жилья они годились. Затем Притви Чанд велел подать факел, и сам бросился за ним, когда слуги немного замешкались. Они осмотрели крепость сверху донизу.
Нижние этажи представляли собой переплетение неосвещенных сырых переходов. В конце одного из них когда-то было отверстие, выходившее на реку, перекрытое опускной решеткой. Теперь переход кончался тупиком - отверстие заложили камнем, пазы решетки заржавели. В необъятной толще западной стены находились подземные темницы с потайными люками. Сейчас их населяли только десятки тысяч летучих мышей - они ползали друг по другу во мраке и промозглый воздух пропитался их едкими выделениями. И было холодно - в этих темницах было бы холодно даже в майскую жару.
Верхние переходы то и дело изгибались и поворачивали, и шли то вдоль внутреннего двора, то вдоль крепостной стены. На самом верху, на четвертом этаже, был проход, занавешенный золотой парчей. Перед ней стоял, опершись на заржавленный старый мушкет Тауэра, часовой из личной охраны раджи. Капитан, волнуясь, объяснил, что это вход на женскую половину и личные покои рани, куда мужчинам доступ запрещен. Родни поколебался - на случай действительно серьезной опасности ему хотелось бы знать расположение комнат, но Притви Чанд весь трясся и, казалось, готов был разрыдаться, поэтому он повернул назад. Время терпит. Мельком бросив взгляд на площадку на крыше, которая была окружена башенками с бойницами, он распорядился провести себя в покои комиссара, расположенные на четвертом этаже. У двери он, поблагодарив, отпустил капитана, постучался и вошел.
У правого из освещавших комнату трех больших окон за украшенным золоченой бронзой столом сидел комиссар и что-то писал гусиным пером. Пол покрывали исфаханские ковры, у среднего окна стоял широкий диван. Роскошные светлые покои явно были отделаны и убраны для приема гостей-англичан. Через окно комиссар мог любоваться английскими владениями на другом берегу реки. Дверь слева, видимо, вела в ванную.
Мистер Делламэн приветствовал Родни дружеским взмахом руки и повернулся, чтобы выслушать его доклад. Родни недолюбливал комиссара и за дверью нарочно разжигал в себе неприязнь, чтобы легче было отстаивать свою точку зрения. Но в этой прохладной комнате, залитой солнечным светом, где комиссар работал в одиночестве, не так-то легко было сохранить эту неприязнь. Перед ним сидел любезный интеллигентный джентльмен средних лет. Родни чувствовал, как его решимость слабеет. Он пытался стоять на своем - но тщетно: Делламэн обсуждал вопрос об охране главных ворот так умно и с таким юмором, что Родни наконец добровольно уступил, сказав себе, что свалял дурака.
Они мирно, словно два приятеля, поговорили о походе и обследовании крепости. Потом Родни сказал:
- Вы полагаете, сэр, что возможны беспорядки?
Комиссар откинулся на спинку стула и погладил подбородок. Он ответил в самых простых выражениях и без обычных богатых переливов в голосе. Родни с остатком прежнего ехидства подумал, что, должно быть, с точки зрения комиссара одного офицера маловато, чтобы оправдать отказ от vox humana.
- Боюсь, что так, Сэвидж. Рани в этом уверена.
- Тогда я буду наготове, сэр. Могу я днем выехать из крепости, чтобы разведать улицы?
- Лучше не надо. Это может только ускорить беспорядки. Рани утверждает, что в городе очень неспокойно. Если уж вы решитесь, пусть вас сопровождают деван или Притви Чанд. Будем надеяться на лучшее. Можно узнать, каковы ваши планы?
У Родни было время все обдумать, поэтому он ответил сразу же:
- Если будет дан сигнал, сэр, я оставлю в крепости караул и выступлю с остальной ротой. Я прикажу эскадрону Мервульо быть наготове в казармах, но введу их в дело только в случае крайней необходимости.
Комиссар кивнул, глядя в окно. Родни, сидя на стуле напротив, видел его лицо при повороте три четверти. Свет падал под косым углом, и перед Родни вдруг, словно призрак из огня, предстал перепуганный юнец с безвольным ртом. Он непроизвольно вздрогнул - тяжелая челюсть и величавая манера держаться прикрывали, словно природным щитом, убывающую с годами способность юнца сопротивляться жизни. За этими заслонами прятался милый, тонкий, умный, но постоянно чего-то боящийся человек. Теперь его удивляло, что он когда-то мог видеть его иначе - обо всем следовало бы давно догадаться по кротким глазам в крапинку.
Он мягко сказал:
- Можете положиться на меня, сэр.
Уже за дверью он сообразил, что в жизни не изъяснялся так театрально. Он потряс головой и сбежал во двор.
В полночь, сидя на походной кровати у себя внизу, Родни обнаружил, что не в состоянии сосредоточиться на приключениях Марко Поло. Он захлопнул книгу и принялся расхаживать взад-вперед по комнате, позвякивая шпорами. К двум часам дня рота устроилась на постой, и теперь солдаты, полностью вооруженные, спали по другую сторону крепостного двора. Весь вечер напряжение в крепости росло. Всюду сновали придворные с посланиями и распоряжениями. То и дело поступали известия, что тут или там, или везде собираются толпы мятежников и деван успел довести себя до неистовства. Но когда Родни взобрался на стену крепости, чтобы поглядеть на лежащий в нескольких сотнях ярдов к северо-востоку белый город, он показался ему спокойным. Ему хотелось отправиться туда и посмотреть на все своими глазами.
После того, как стемнело, три офицера личной охраны долго стояли во дворе, нервно переговариваясь вполголоса. Это была на редкость разношерстная тройка - кроме Притви Чанда в него входили угрюмый лейтенант Шивчаран и стройный шестнадцатилетний мальчик с золотистого оттенка кожей, по всей видимости прапорщик. Разговора их Родни не разобрал, правда, два или три раза до него долетали слова "рани" и "Ее высочество". Деван тоже часто выкрикивал, что такой-то приказ исходит "из собственных уст Ее Высочества" и Родни заметил, с каким рвением слуги бросались его исполнять. Они не возражали и не задавали вопросов - они просто убегали. Хотя женщина и пряталась за парчовым занавесом, ее присутствие ощущалось повсюду. Родни стало стыдно за то, что он наговорил Притви Чанду. Бедняга жил во дворце и, вероятно, перед ним постоянным кошмаром стояли веревка и дыба.
В девять часов он ушел с озаряемого вспышками факелов крепостного двора, на котором то затихали, то снова начинали суетиться слуги, и спустился к себе. Но и здесь его поджидала рани, наполняя каждый уголок тем же темным, отливающим золотом предчувствием, что охватило его в биллиардной. Он не мог себе представить, как она сумела разорвать ограничения, связанные с ее полом и положением. Как вдова, она по всем законам должна была лишиться всего - по обычаю, она ничем не отличалась от мертвой.
Полночь. Читать он не мог. Дверь распахнулась и к нему ввалились, задыхаясь от возбуждения, деван и Притви Чанд. Деван разразился торопливой фразой на хинди. Родни слушал его, пристегивая саблю.
- Бунт начался, капитан-сахиб! Ужасный бунт в городе! Я известил комиссара, и он сказал мне, что сипаи наведут порядок. Он дал мне записку для вас.
Родни взглянул на исписанный клочок бумаги и спросил:
- Джентльмены, кто из вас отправится со мной?
Вызвался деван и они вышли вместе. Две минуты спустя на примолкшем дворе уже строилась рота. Штыки поблескивали при луне. Грум держал Бумеранга наготове. Когда они вошли в передний проход, на другом конце со скрежетом распахнулись обитые железом ворота.
В городском пригороде, среди путаницы развалин, он остановил роту и резко обратился к девану на хинди. Он вовсе не хотел грубить - наоборот, он предпочел бы испытывать симпатию к рябому коротышке, потому что тот был из рода Бхолкаров, когда-то самого могущественного в Центральной Индии. Бхолкары были гораздо могущественнее Раванов, могущественнее настолько, что главу рода звали просто "Бхолкаром". Шиварао должен был быть еще совсем ребенком, когда английские солдаты и Бомбейская туземная пехота взяли штурмом и разграбили Гогхри, столицу рода. Конечно, сочувствием былое величие Бхолкаров не возродить - оно утрачено навеки, но Родни не мог вызвать в себе даже сочувствия. Деван то пресмыкался перед ним, то стращал - и в обоих случаях за этим скрывалось что-то еще. Все это действовало на Родни раздражающе, и поэтому против его воли в голосе его прозвучала сталь:
- Так где же бунтовщики?
- Подальше, сахиб. Они уже подожгли дом сборщика налогов и амбар с десятиной, и убили много чиновников.
Родни отдал приказ и сипаи двинулись дальше, вглубь города. По переулкам бесцельно бродили люди. Одни были одеты в белое, другие закутаны в темные грубые покрывала, больше ничего разглядеть было нельзя. Он подумал, что кроме горожан среди них могут быть жители окрестных деревень, которые пригнали коз или принесли овощи на продажу на утреннем базаре. Кое-кто кидал камни в двери домов, но в этих действиях не ощущалось ни согласия, ни настоящей ярости. Сипаи тяжелым шагом шли по улице, растянувшись в цепь по всей ее ширине. Передние держали штыки на весу. Толпа тяжело колыхалась, как рыбы в переполненном садке. Ее медленно оттесняли вперед. Те, кто стояли позади, не могли видеть сипаев, и не понимали, почему они вынуждены двигаться.
Деван, шагавший рядом с его стременем, поднял горящие глаза:
- Стреляйте, сахиб, стреляйте! Перебейте их!
Он не ответил. Улочка наконец-то кончилась, выведя их на маленькую площадь, с трех сторон окруженную домами с заколоченными дверями и закрытыми ставнями окнами. С четвертой раскинулся храм. На площади люди стояли так плотно, что не в силах были пошевелиться. На противоположном ее конце тихо горело невысокое здание, и багровые отблески играли на поднятых кверху лицах. В воздухе плавали клочья дыма, затуманивая мерцание огня и висело, распространяя тяжелый запах нечистот, облако пыли.
В неясном ропоте толпы стали проступать слова. Пока он пытался разобрать их, деван пронзительно вопил:
- Они уничтожают собственность рани! Они убивают чиновников! Вы обязаны стрелять ...
Родни рявкнул:
- Заткнись, ты ...
... мерзкий кровожадный скот, хотелось добавить ему. Он отчетливо слышал, как в толпе выкрикивали: "Долой убийцу!" Должно быть, они имели в виду рани. В толпе еще, похоже, не успели заметить появления сипаев - пока к ним оборачивались только те, кто стоял рядом. Он похлопал Бумеранга по гриве и спокойно встретил их взгляды. У них был вид честных людей, правда, сбитых с толку и чем-то раздраженных. Высокий старик с редкой бородкой погрозил девану кулаком и хрипло выкрикнул:
- Убийца! Прелюбодей!
Толпа вокруг старика подалась вперед, полетели камни. Родни видел, что их метили в скрывавшегося за его спиной и сыпавшего проклятиями девана, но попали в его людей. Один из сипаев пошатнулся и выплюнул кровь вместе с зубом на дорогу. Субадар Нараян прошипел: "Стоять смирно!".
Родни нагнулся к стоявшему у другого стремени сигнальщику.
- Три раза "соль".
Сигнальщик зажал винтовку между коленей и взялся за свисавшую с правого бедра трубу. Он облизал губы, прочистил мундштук, откинул голову назад и дунул.
Раздался резкий металлический звук и воцарилась тишина, нарушаемая только тяжелым дыханием толпы. Он приподнялся в стременах и прокричал:
- Эй, жители Кишанпура! Мирно расходитесь по домам! Если не разойдетесь, будем стрелять!
Над толпой зашелестели шипящие звуки:
- Сахиб хай - Кампани ха сахиб - Кампани ха сипахи!
Потом словно рябью пошло:
- Деван бхи!
На обращенных к нему лицах застыли оторопь и недоумение. Они ненавидели рани и девана и не могли поверить, что он с сипаями явился, чтобы защитить таких правителей. Краснея, он повысил голос и снова выкрикнул свой приказ. Какой-то деревенский житель, с выкаченными глазами на беззубом истощенном лице, выскочил вперед, склонился в приветствии и заговорил резким голосом на грубом деревенском наречии:
- Сахиб, избавь нас от убийцы ... правь нами сам ... не то нас всех передушат!
Нараян пробурчал себе под нос:
- Свинья!
Деван не сводил с говорившего голодного, почти влюбленного взгляда широко расставленных глаз. Обломки кирпичей снова застучали о стены домов, в воздухе просвистела палка.
- В проход!
Родни заставил Бумеранга пятиться, пока две первых шеренги солдат не очутились перед ним и он не перестал заслонять линию огня.
- Первая шеренга - на колено! Первая шеренга, вторая шеренга - заряжай! Залпами - товсь! Стрелять, когда опущу саблю.
Он вытащил саблю и поднял ее. Справа в первой шеренга туземный офицер скосил глаза на ее конец.
Толпа глубоко вздохнула и начала мирно, без всякой паники и торопливости, расходиться. Люди пятились назад, расталкивая друг друга. Толпа рассеивалась и таяла на глазах. Вокруг темных молчаливых фигур замерших в полной неподвижности солдат плавала пыль. Кто-то закашлялся и Нараян прорычал:
- Тихо!
Рука, сжимавшая саблю, занемела.
Наконец он скомандовал: "Отбой!", медленно опустил саблю на холку Бумеранга и со свистом выдохнул воздух. Площадь была пуста. На ней осталось только несколько брошенных повозок, запряженных буйволами и пара связанных вместе блеющих коз. Ни убитых, ни раненых не было видно. Лачуга напротив выгорела дотла. Крыши обезлюдели. В притворе храма мерцал желтый огонек. Он скользнул глазами по окнам второго этажа.
И наткнулся взглядом на уродливое, неподвижное, как у статуи, лицо женщины без чадры. Она была всего в десяти футах от него и в двух футах над его головой - сидела, опершись локтями на подоконник. Уже под пятьдесят, с широким, властным, кое-как подведенным лицом. Зубы и губы измазаны красным соком бетеля. Густые черные, с проседью волосы заплетены в тонкие косички. По ее высокомерной и гордой осанке он понял, что перед ним могла быть только либо княгиня, либо шлюха.
Деван тоже ее заметил и узнал. Он что-то сердито выкрикнул. Не обращая на него никакого внимания, она презрительно бросила:
- Само собой, раджу убили они. Я это знаю. А вы, англичане, - просто слепые дураки.
Деван выхватил из-за пояса пистолет и ринулся вперед. Женщина нагнула голову, оттопырила губы и плюнула ему в лицо красной струей бетеля. Она тут же исчезла, растворившись во мраке за окном. Раздался выстрел, стену озарила оранжевая вспышка. Пуля оцарапала сухую глину и ушла в воздух.
Деван опустил пистолет и, тяжело дыша, пошел обратно. Родни, не шевелясь, холодно изучал его. Когда тот отвел темные, как вишни, глаза, он выкрикнул целый набор команд и сипаи пришли в движение. В течение часа они прочесывали затихшие городские джунгли.
Наконец он велел им остановиться и повернулся к девану:
- Ну и где остальные бунтовщики? Где убитые чиновники? Куда подевались остальные трупы?
Деван уже успел оправиться. Он криво улыбнулся.
- Видимо, все было преувеличено, сахиб. Но кое-кого действительно убили. Во всяком случае, так мне говорили. Если нет, мы можем завтра сами поправить дело.
Родни, ничего не ответив, повернул Бумеранга и повел сипаев обратно в крепость.
Для чего-то этот бунт был нужен. Может, в нем и был смысл, но Родни кипел от с трудом сдерживаемого негодования, пребывая в убеждении, что третью роту каким-то образом использовали и обвели вокруг пальца.
На крепостном дворе он поблагодарил и распустил сипаев, задержав лишь того, кого задело камнем. Света почти не было и, тщетно попытавшись в течении нескольких минут хоть что-то рассмотреть, он нетерпеливо потребовал факел. Никто не отозвался: туземные офицеры разошлись по своим делам, сипаи разбрелись по клетушкам, Рамбир, его денщик, куда-то подевался, а кишанпурских офицеров нигде не было видно. Его слишком долго испытываемое терпение лопнуло и он рявкнул проходившей мимо тени:
- Эй, ты! Ну-ка, быстро сбегай за светом!
Тень замерла. После короткой паузы женский голос мягко произнес:
- Кто-нибудь, принесите мне свет, да побыстрей!
Через пять секунд появился задыхающийся Притви Чанд с зажженным факелом. При его свете Родни увидел, что на тени была белая бурка - длинное, до пят, полотнище, которое носили все мусульманки и некоторые индианки высших каст. За прямоугольной сеткой чадры блеснули черные глаза, и она ушла. Он не стал спрашивать, кто она такая. Он нахмурился и повернулся к сипаю.
Покончив с этим делом, он отправился с докладом к мистеру Делламэну. Комиссар, полностью одетый, сидел за столом. Рядом с чернильницей лежала пара седельных пистолетов, медная пепельница была переполнена изжеванными окурками чирут, и в комнате застоялся запах табака. Он быстро подняло глаза на вошедшего Родни.
- Ну, насколько это было серьезно?
Родни коротко рассмеялся.
- Вообще не о чем говорить. Кто-то поджег лачугу на площади, да немножко покидали камни. Конечно, могло быть и хуже, но с тем, что произошло, легко бы справились и кишанпурские солдаты.
- Вот как. А стрелять пришлось много? Я ничего не слышал но, может, звуки отнесло ветром.
- Мы не сделали ни единого выстрела. Деван попытался убить женщину, но промахнулся. Лично я сомневаюсь, что вообще кто-либо пострадал. У меня сложилось стойкое впечатление, что все это совсем не похоже на настоящую стихийную вспышку.
Комиссар поднялся, глубоко вздохнул и выпрямился в полный рост. Прежним звучным голосом он осведомился:
- Так вы полагаете, что кто-то спровоцировал беспорядки? Вы кого-то подозреваете?
- Трудно сказать, сэр, но ...
Он описал, как вела себя толпа, особенно, когда он увидел ее в первый раз.
- Там было больше шума. Мне кажется, деван нарочно изобразил все в черном свете для того, чтобы мы вмешались, что доказало бы, что мы на стороне Рани.
Теперь он знал, под каким углом должен падать свет, чтобы за тяжелым лицом комиссара проступило то, другое лицо. Он взглянул, и увидел, что все время, пока Делламэн произносил уверенные, взвешенные слова, он пытался укрыться от чего-то, от какой-то опасности, или подозрения.
- Ну что ж, вполне возможно. Трудно предвидеть все извивы индийских умов. Но все-таки объяснение кажется мне слегка надуманным. Деван в сущности человек честный, для индийца даже слишком прямой и: э-э: грубый. Пусть ваши подозрения и верны (чего, напомню вам, мы не в силах доказать), все равно ничего страшного не произошло. Обратись он прямо ко мне, я попросил бы вас пройти с флагом по городу, чтобы у поданных маленького раджи не осталось никаких сомнений. Компания безусловно признает его законным наследником и назначит рани правительницей, пока он не вырастет.
- Но ее же ненавидят - мы сами это ночью слышали! Ее называют убийцей. Они думают, что это она убила раджу, своего мужа. И девана они ненавидят. Они возненавидят и нас и станут презирать, если мы их поддержим. Кое-кто в толпе требовал, чтобы мы взяли управление княжеством на себя.
Комиссар, меривший шагами пол, задумчиво кивая головой, остановился на ходу и резко сказал:
-Вздор! Просто в толпу затесались смутьяны и доносчики!
На мгновение Родни показалось, что тот, другой, таившийся внутри, вот-вот потеряет голову. Делламэн изо всех сил пытался сохранить бесстрастную решимость, подобающую комиссару. Наконец ему удалось совладать с собой, и когда он любезно положил руку на плечо Родни и потрепал (жест, который Родни терпеть не мог), то перед ним снова был высокий чин - комиссар арендованного округа Бховани.
- Мой дорогой, вы чересчур чувствительны. Меня восхищает это ваше свойство, но в политике мы вынуждены подчиняться не голосу сердца, а велениям рассудка.
Родни дернул плечом и комиссар убрал руку.
- Вы энергично и решительно выполнили свою задачу, проявив притом христианское милосердие. Можете быть уверены, что я не премину засвидетельствовать это полковнику Кавершему, у которого, льщу себя надеждой, : э-э: пользуюсь определенным влиянием. Вы и без того перегружены ответственностью, так не усложняйте себе жизнь еще и моими проблемами. Дайте-ка подумать - стоит мне замолвить словечко-другое кому следует, и вы очень скоро вернетесь в Бховани, а? К нашей очаровательной миссис Сэвидж. Как вам это понравится? Кавершем пошлет другого офицера вам на смену, а сипаи останутся здесь на более продолжительный срок.
- Не стоит, сэр. Это моя рота.
- Нет? Ну что ж. А теперь идите спать, друг мой любезный. Вы, должно быть, валитесь с ног. Кстати, я хотел бы, чтобы, как только непосредственная опасность исчезнет, вы перевели своих людей в лагерь куда-нибудь поблизости. Через неделю, скажем? Нам ни к чему создавать впечатление, что мы: э-э: взяли бразды правления в свои руки.
- Хорошо, сэр.
- Погодите. Ее высочество очень хотела бы, чтобы офицер, который останется здесь, занялся обучением ее солдат.
- Зачем, сэр?
Делламэн приподнял брови.
- Полагаю, чтобы надежнее обеспечить свою безопасность и безопасность маленького раджи. Может быть, еще и из гордости - чтобы лучше выглядеть в глазах генерал-губернатора, чем Лалкот, что-нибудь в этом роде. И само собой, чем лучше будет обучена здешняя армия, тем меньше нам будет необходимости вмешиваться.
- Хорошо, сэр. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, любезный друг.
Родни отдал честь и быстро спустился по коридору и гулким спиральным лестницам в отведенную ему комнату. Плечо горело от прощального похлопывания напыщенного комиссара округа. Перед глазами стояла напряженная улыбка напуганного Делламэна. В одном человеке жили двое. Непростой человек, по долгу службы рывшийся в политической грязи, предпринимавший двусмысленные демарши, говоривший одно, а подразумевавший другое. Он отстегнул саблю и на мгновение прижал к щеке холодные ножны. В ней была прямота, честность, жестокость - и чистота.
тут вы можете оставить отзывы или комментарии к тексту
|
Дальше
